Кто взял фальшивую ноту? - страница 21
— Вот стеклянный дом квинты.
Повторила движение:
— Вот хрустальный дом квинты.
Еще:
Вот квинта высоко-высоко на горе…
«Чего это она?» — удивился я.
А девочка повторила все сначала. Но теперь уже левой рукой и в левую сторону, туда, где рояль урчал и ворчал. Тогда я все понял.
Не знаю как Ваське, а мне показалось, что в звуках на самом деле было что-то стеклянное, и хрустальное, и еще такое, о чем словами не скажешь. А когда девочка перебралась на басовые клавиши, то могла бы и не говорить, что это раскаты обвала в горном ущелье или эхо под сводами глубокой пещеры. И без того было понятно.
За все эти квинты Геннадий Максимилианович поставил ей четверку синим карандашом, хотя я бы на его месте не поскупился и на красную пятерку, — очень уж здорово она рассказывала.
— А черный карандаш пусть сегодня отдыхает! — воскликнула девочка, радуясь и укладывая в папку ноты.
— Пусть, бездельник, отдыхает, — в тон ей ответил Геннадий Максимилианович.
— Пусть!
И девочка с веселым криком «Пусть, пусть, пусть!» убежала из кабинета.
Геннадий Максимилианович уселся в глубокое кресло сразу стал похож на настоящего директора.
Васька вытянул руки по швам и сказал:
— Мы пришли…
— Кто «мы» и зачем пришли?
— Мы и они. — Васька показал большим пальцем за спину. — Мы пришли записаться в музыкальную школу. Вы сами велели нам прийти…
— А-а, вот вы кто! — сказал Геннадий Максимилианович. — Я уже знаю кое-что о ваших планах… — Геннадий Максимилианович с минуту разглядывал нас. Потом продолжил: — Вся сложность в том, что учебный год уже начался…
— Да? — на всякий случай спросил Васька. Все было понятно, и нам следовало бы уйти.
Но мы не трогались с места. Мы словно приросли к полу. Геннадий Максимилианович неожиданно улыбнулся.
— А на чем бы вы, интересно, хотели играть? — спросил он.
Мы не успели ответить. В кабинет вошла какая-то учительница. По всему было видно, что она здорово сердита.
— Вы представляете, Геннадий Максимилианович, — сказала она возмущенным голосом, — в коридоре ободран стенд. Такого у нас раньше не было!..
Васька глотнул слюну и тихо сказал мне на ухо:
— Пойдем, что ли?
— Минутку, ребята, — остановил нас Геннадий Максимилианович. — Разговор еще не окончен.
Успокоив учительницу, Геннадий Максимилианович сказал ей, что попозже во всем разберется, и вновь обратился к нам:
— Так на чем же вы собираетесь играть?
Я решил, что он хочет узнать, есть ли у нас инструменты.
— Вы не беспокойтесь. У нас все есть…
— Честное пионерское, — вставил Васька. — Все инструменты там, в вестибюле…
— Только Таня на тромбоне отказалась играть, — сказал я.
— Ну, если дело только за тромбоном, — посмеиваясь, сказал Геннадий Максимилианович. — Словом, отправляйтесь в вестибюль и ждите меня там…
Выйдя из кабинета, я посмотрел на Ваську:
— А ну-ка?
Васька без звука протянул мне рисунок бабы-яги.
Исцарапав себе пальцы и ободрав ногти, я с трудом вытащил четыре гвоздика и вернул рисунок на стенд.
Тут в коридоре появился какой-то ученик. Эдакая здоровая дылда. Он набросился на меня:
— Ты чего стенд портишь?
— Не порчу, а восстанавливаю!
— Вижу, как восстанавливаешь! Весь рисунок измял!
Я повернулся к Ваське, а его и след простыл.
Вот так всегда — за все я в ответе!
ГРИШИНА ИНТЕРМЕДИЯ
Прибежал я в вестибюль и только начал было ругать Ваську за бабу-ягу, вижу, идет Геннадий Максимилианович.
— Свои музыкальные инструменты оставьте здесь, — сказал он. — А сами идите за мной.
Он привел нас в зал, в тот самый, куда вчера влетел Женькин мяч. К разбитому окну был приставлен огромный лист фанеры. Я поскорее снял очки. Так все-таки спокойнее — вдруг Геннадий Максимилианович узнает меня и начнет расспрашивать про Женьку?
Но он даже не посмотрел в мою сторону.
Мы уселись на стулья, стоявшие вдоль стены, и, с любопытством озираясь, стали ждать, что будет дальше.
А дальше было вот что.
В зал вошли два учителя — старичок, у которого на кончике носа чудом держались очки с разными стеклами, молодая учительница, которая сообщила Геннадию Максимилиановичу о бабе-яге, и завуч школы Татьяна Васильевна.
Все поднялись на сцену и, с интересом поглядывая на нас, стали тихо переговариваться.