Кто взял фальшивую ноту? - страница 22

Толстый Васька был награжден добродушными улыбками. Он сидел рядом с Гришей и, не отрываясь, смотрел на свои ботинки.

Сережа судорожно отдирал от воротничка пышный черный бант.

Все мы, как говорится, были не в своей тарелке, и лишь Гриша не терял ни спокойствия, ни присутствия духа.

— Мы хотим познакомиться с вашими музыкальными способностями, — сказал Геннадий Максимилианович. — С кого начнем?

Гриша вскочил с места:

— С меня. Я самый маленький!

— Можно и с тебя. Ты на чем-нибудь играешь?

— Может и играю, только я не пробовал.

— Понятно, — сказал Геннадий Максимилианович, который, по-моему, уже раскусил Гришу. — А на чем хотел бы?

— На любом инструменте с буквы «Г». Можно на губной гармошке? Тетя Соня сказала…

Васька, не целясь, пнул своей мощной ногой слишком разговорчивого дошкольника. Гриша дернулся и тотчас замолк.

— Ну хорошо, — сказал Геннадий Максимилианович и недобро посмотрел на Ваську. — Об инструменте мы поговорим потом. А сейчас спой песенку…

— Песенку? А какую, веселую? — спросил Гриша.

— Можно веселую.

— А грустную нельзя?

— Отчего же… Любую.

— Какую захочу?

— Да.

— А я никакую не знаю.

— Что ж ты, голубчик, морочишь нам голову? — сказал старичок в очках. — Сколько тебе лет?

— Пять, — ответил Гриша. — Скоро немножко прибавится.

Гришу усадили подальше от Васьки и попросили все-таки вспомнить какую-нибудь песенку.

К роялю подошел Васька и как-то сразу гармонично слился с ним — Васькины ноги были ничуть не тоньше ножек рояля.

— Что будем петь? — спросили его.

Васька вдруг погрустнел, тоскливо посмотрел в окно и неожиданно заныл высоким дрожащим голосом:

Я знаю, почему Васька запел про красавиц. У них дома есть такая грампластинка. Васькина мама часто ее слушает, подперев кулаком лицо, и поминутно вздыхает.

старательно завывал Васька. В комиссии засмеялись.

— Это весь твой репертуар? — спросил Геннадий Максимилианович, когда Васька спел.

— Еще я знаю один вальс, — с готовностью ответил Васька. — Только он без слов.

Вальса Васька не пел, но чем-то очень заинтересовал членов комиссии. Они обступили его и спрашивали, спрашивали, загадывали музыкальные загадки, заставляли хлопать в ладоши, прыгать под музыку и вообще всячески забавляли его. Потом очередь дошла до Кости.

«Ну, — думаю, — этот не растеряется». Но Костя вдруг смутился, вытянул из воротника и без того длинную шею и сразу стал похож на глупого жирафа.

Ему тоже предложили спеть.

Костя прокашлялся, высморкался, одернул на себе куртку и сказал тихим голосом:

— Я без аккомпанемента не умею.

Молодая учительница молча села к роялю и вопросительно посмотрела на Костю.

— «Каховка», — объявил Костя, сложил руки на животе и вежливо поклонился.

Учительница лихо сыграла вступление. Костя разинул рот, но после первых же слов: «Каховка, Каховка…», спетых высоким фальцетом, голос его словно разорвался надвое и покатился куда-то вниз.

— Извиняюсь, — сказал Костя басом.

— Ничего, — улыбнулась аккомпаниаторша. — Ты пой, я тебя поймаю в любом регистре.

Аккомпаниаторша металась по всей клавиатуре, потому что голос у Кости в самых неожиданных местах то разламывался, то склеивался. Даже посреди одного слова.

— Так, так, — сказал Геннадий Максимилианович, когда Костя перестал мучиться, а вернее, перестал мучить ни в чем не повинную учительницу.

— Честное слово, я не виноват! — воскликнул Костя. — Он меня не слушается.

Мы тихо посмеивались. Но это продолжалось недолго. Наступила моя очередь.

— Ну, Очкарик, держись, — прошипел Костя, когда мы встретились по пути — он от рояля, а я к роялю.

Я пел «Марш Буденного», «Бухенвальдский набат», а напоследок «Дубинушку». Голос у меня не трескался, не лопался, не раздваивался и не склеивался. Я был собою доволен.

И вдруг я увидел в окне физиономию Женьки. Упираясь локтями о карниз, он что-то говорил, широко разевая рот. Мне показалось, что он хвалит меня за удачное выступление.

Геннадий Максимилианович тоже повернул голову к окну, и Женька мигом скатился с карниза.

— Что тебе сказать? — обратился ко мне Геннадий Максимилианович. — Ты вкладываешь много чувства в пение. Только на будущее советую запомнить: петь на одном звуке никуда не годится. Это не пение, а гудение. Ты, видимо, еще не знаешь, что мелодия начинается лишь тогда, когда в ней, по меньшей мере, два различных звука.