Кто зажигает «Радугу»? - страница 18

— Не совсем картина, ее кистями не рисуют. Гравюра — это оттиск рисунка, который художник-гравер наносит на доску.

— Если картина и гравюра не одно и то же, значит, художник и гравер тоже разные понятия? — Я задал этот вопрос без «подковырки», просто хотел разобраться в существе дела.

Саша это понял и терпеливо принялся объяснять:

— Слышали о таком художнике Харменсе ван Рейне?

Мы, конечно, ничего о нем не знали.

— Харменсе ван Рейне Рембрандте?

Рембрандта мы, конечно, знали. Я сразу назвал его картину «Возвращение блудного сына». Только полное имя художника было нам неизвестно.

— Кто, по-вашему, Рембрандт — художник или нет?

Цаплин нагнулся над верстаком и несколько раз тюкнул миниатюрным молоточком по маленькому зубильцу. Работу он не прекращал, несмотря на развернувшуюся между нами дискуссию.

— Конечно, художник, — ответил я.

— Не только художник, но и гравер, — возразил Цаплин. — когда Рембрандт, сын голландского мельника, всерьез занялся живописью, он не мог не попробовать себя в искусстве гравирования.

Саша вытащил из шкафчика самодельный альбом. В нем было собрано множество открыток, вырезок из журналов — на каждой можно было видеть какую-нибудь известную картину.

— Вот посмотрите, — Цаплин положил перед нами открытку: на ней были запечатлены косые лучи солнца, устремленные к земле, в перспективе — поля с одинокими кустами, а на косогоре три дерева.

— Рембрандт, «Три дерева». Офорт. Тысяча шестьсот сорок третий год, — прочел Славка.

— Более поздняя работа художника, — пояснил Цаплин.

— Так это же офорт, а не гравюра, — Мороз победно ткнул пальцем в надпись.

— Офорт переводится с французского — азотная кислота. Это один из видов гравюры. Чтобы сделать его, художник брал обычную медную или свинцовую доску, покрывал ее лаком, чтобы не разъедала кислота, добавлял асфальт, воск, смолы. Потом использовал граверную иглу — наносил на металл рисунок, процарапывал лак. Затем кислотой смазывал поверхность «доски». Там, где лак оставался нетронутым кислота не могла коснуться металла. Зато хорошо просачивалась в царапины, нанесенные иглой, проедала их, делала изображение более отчетливым. Когда лак снимался, на доске оставалась рельефная картина. Теперь ее, как печать, можно было прикладывать к бумаге — получалась гравюра. А слышали об Антонисе Ван-Дейке?

Цаплин полистал свой альбом, извлек из него другую открытку. На ней мы увидели вельможу в платье, украшенном кружевами. Взгляд, отведенный в сторону, бородка клинышком, усы делали его лицо гордым и неприступным.

— Граф какой-нибудь? — поинтересовался я.

— Нет, это портрет гравера Л. Форстермана, тоже, между прочим, офорт.

Саша убрал альбом на место.

— Как вы думаете, случайно ли Ван-Дейк изобразил гравера? — и сам ответил, — нет, конечно же, Ван-Дейк очень любил графику, значит, и гравировку.

Услышанное было для нас новостью. Рембрандт и Ван-Дейк — граверы, чем-то близкие Саше Цаплину. Как ни крути — коллеги. Конечно, разной квалификации, но все равно коллеги. Я с уважением посмотрел на Цаплина. Никогда не думал, что здесь, на заводе имени Козицкого, встречу рабочего с коллекцией гравюр великих мастеров прошлого, да еще претендующего на какую-то общность с ними.

— Саша, зачем тебе этот альбом, собираешь, что ли, открытки?

— Это мой «молитвенник». Смотрю в него, стараюсь понять приемы работы художников, как думали они, как понимали природу вещей. Учусь уму-разуму.

— Для чего тебе это, вроде ты картин не делаешь?

— Не скажи.

Саша достал из верстака чеканку — лист красной меди. Мы со Славкой так и ахнули — по ночному небу летела от звезды к звезде грациозная русалка в космическом шлеме.

— Шикарно, — Славка так и впился в картину.

Мне тоже хотелось бы повесить у себя дома такую.

— Начальство не ругает? — спросил Славка, имея в виду, что чеканить такие вещи на заводе не очень-то позволят.

— Во-первых, делаю я это после смены. Во-вторых, серьезная работа нужна для повышения квалификации. Вы что думаете, я здесь только буквочки по трафарету набиваю? Работа у меня серьезная. Например, пишу на пресс-форме «Радуга». Сделано в СССР». Дело, казалось бы, пустячное. А если вдуматься? Газета выходит тиражом в миллион экземпляров. Живет она один день. На следующий ее читать никто не станет, кульков понаделают, это в лучшем случае. Мою надпись выбьют тоже на миллионе телевизоров, и будут они стоять перед глазами людей лет десять. Значит, надо так ее сделать, чтобы радовала глаз, была изящной, красивой, как эта русалка, и в то же время солидной, авторитетной. Сами буквы должны говорить покупателю — перед вами добротная вещь. Тут, прежде чем возьмешься за инструмент, голову поломать нужно, пофантазировать.