Кто здесь хозяин? - страница 14

— Где вы ужинали?

— Дома у Сурманидзе. Я так был на тебя обижен, что кусок в горло не шел, ей-богу. Что такое, в конце концов? Неужели не можешь до нас снизойти? Коли уж вместе сюда приехали, так давай и будем вместе. Где хоть ты спал, скажи мне, ради бога?

— А вы где спали?

— Там же, у Сурманидзе. Который теперь час?

Пурцхванидзе глянул на часы.

— Скоро одиннадцать.

— Пошли скорее. В одиннадцать открытие памятника. Ну все, я тебя больше ни на шаг не отпущу… Может, все-таки скажешь, кто тебя вчера похитил из нашей компании.

— Ладно, будет тебе, перестань. Я в какую группу был распределен, в той и находился.

— Что еще за группы? В первый раз слышу. Мне никто о группах не говорил. Когда я один остался, какой-то человек взял меня под руку и предложил сесть с ними в машину. Сегодня, если встречу его, не узнаю. Кажется, заместитель председателя горсовета…

— Можешь думать, что он случайно именно тебя взял под руку… — Эти слова Джамлет Пурцхванидзе произнес не без иронии — подчеркнуто и врастяжку.

Памятник Платону был накрыт легким тюлевым покрывалом.

На помосте, сколоченном рядом с памятником, стояли почетные гости и глухо покашливали в ожидании митинга. Справа от помоста, сложив руки на рукоятках кинжалов и вперив взор в сверкающий горизонт, замер мужской хор.

— Пропустите, пожалуйста, — Артем Хасиа нашел самое слабое звено в кольце зрителей и под недовольное ворчание за руку, как ребенка, провел Джамлета Пурцхванидзе.

Они обошли помост сзади и, несмотря на энергичный протест последней цепочки дружинников, присоединились к почетным гостям.

Митинг начался.

Становилось жарко. Солнце припекало не по-осеннему горячо, и усталые физиономии почетных гостей медленно, но заметно краснели.

Джамлет Пурцхванидзе почувствовал, что жилка у него на лбу забилась как-то слишком уж сильно и внятно, и со страхом подумал: «Эге, как бы удар не хватил! Еще стану единственной жертвой праздника „Платоноба“. То-то будет разговоров…» Сначала он закрылся от солнца растопыренной пятерней, а потом сложенным вчетверо носовым платком. Но, увидев недовольные и строгие взгляды стоящих вокруг мужчин, яснее любых слов говорящие: «Если не хватает выносливости, незачем лезть в президиум», — он незаметно попятился, отступил в последний ряд, грузно спрыгнул с помоста и встал неподалеку под красивой, раскидистой липой.

— Осторожно! Не заденьте ногой! — послышалось сверху. Глянув туда, он обнаружил на липе телекамеру, а рядом с ней мужчину тяжелой весовой категории, с которого в три ручья тек пот.

— За что не задеть ногой? — тоном примерного ученика спросил Джамлет.

— За кабель! — откликнулось сверху несколько голосов.

После окончания митинга Джамлет Пурцхванидзе, боясь опять потерять в толпе Артема Хасиа, поспешил к помосту и помог сойти с него одуревшему на солнцепеке другу.

— Где ты опять, человече? Где ты? — тоном заботливого отца спросил Хасиа.

— Да я рядом стоял, — солгал Джамлет.

— А почему не выступил? Речь почему не сказал?

Пурцхванидзе хотел было объяснить, что ему никто не предлагал выступить, но передумал.

— Не было необходимости. Люди и так устали.

— Нехорошо, Джамлет, неправильно ты себя ведешь. Такая скромность тоже нехороша. Ты и без меня знаешь, что твое выступление имело бы особый резонанс. Ты сказал бы не как другие, а по-своему.

Веселая река участников праздника, обтекая пацхи, растекалась по площади Челюскинцев.

— Говорят, эти чурчхелы в конце праздника будут раздавать, — то ли в шутку, то ли всерьез сказал бородатый молодой человек в джинсах, дежуривший под телевизионной липой.

— Джамлет! — Артем Хасиа растерянно огляделся по сторонам. — Нигде не видно?

— Чего?

— Сам знаешь.

— Спустись вон в овраг, в заросли орешника, — простодушно посоветовал Пурцхванидзе.

Крепкий рослый парень — активист из местных, — раскинув ручищи, затеял на улице массовую пляску; цепочка танцоров двинулась прямо к Джамлету Пурцхванидзе, но он, извинившись, объяснил, что ждет человека и потому не может плясать.

Солнце, постояв в зените, медленно поползло вниз, а Джамлет Пурцхванидзе так и не дождался своего друга. Он все понял, но на всякий случай все-таки пробрался через орешник к ручью, бегущему по оврагу, и внимательно огляделся.