Кубинский рассказ XX века - страница 27

стр.

Впрочем, соседи хорошо ее знали: она с детства не признавала святых, и это несмотря на то, что в доме царила Африка; там страстно верили в религию йору́ба и лукуми́, в каждой комнате стояли алтари богов Чанго́ или Обатала́ и богини Очу́н; при полном стечении народа совершались ритуальные церемонии с участием самых известных ведунов и жрецов города Гаваны и ее окрестностей Реглы и Гуанабакоа. Но хорошенькой мулатке прощали безверие из уважения к покойному дяде Руфино и его заслугам; он не только был верховным жрецом, но и написал не одну прекрасную страницу на древнем негритянском языке, посвященную Атаре́ и деве Марии.

И вот Кандита, недолго думая, отделалась от своего белокожего «супруга». Бедный каталонец и приезжал за ней, и старался уговорить «мамочку», чтобы та вернулась, но в мулатку словно бес вселился, она вылила на мужа кувшин воды, обругала и попросила оставить ее в покое, потому что, если он произнесет еще хотя бы одно слово, придется вызывать «Скорую помощь». Таков уж характер Кандиты, которую, впрочем, в глубине души любят все обитатели «Лолиного дома», — целые дни она звонко распевает, шутит, смеется и старается помочь соседям; единственное, чего она не позволяет, так это чтобы вмешивались в ее жизнь и носили ей записки и подарочки от разных ходящих за ней по пятам мужчин. Да, такова Кандита, и, несмотря на ее издевки над негритянскими святыми и обрядами, соседям она по душе; всем соседям, кроме негритянки Челы из второй квартиры, которая давно уже искоса поглядывает на мулатку и даже «здравствуйте» ей не скажет. Похоже, именно Челу, как никого, интересует истинная причина, по которой Кандита решила расстаться с мужем и вернуться в «Лолин дом», а ведь она не любит бедность, ей не нравится колдовство и этот отдаленный нищенский квартал Гаваны. Терзаемая подозрениями, Чела принимается следить за мулаткой. А как же иначе? Еще бы не следить! Ведь едва только девушка вернулась в «Лолин дом», как у Челы сердце начало щемить от тоскливых предчувствий: на ее погибель вернулась сюда Кандита! И Чела теряет сон и аппетит. Папа Касимиро — известный колдун — раскинул ей раковины, он умеет гадать и всегда говорит правду. Раковины велели ему сказать Челе, чтобы она «береглась светлой мулатки, которая наведет тень на самое светлое в ее жизни». Самое же светлое в жизни Челы — любовь к Пауло, мужу, сильному и красивому негру, с которым она живет уже два года, работающему на городском рынке. Пауло стоял в дверях, когда Кандита приехала навестить тетку, разряженная что твоя голливудская звезда; мулатка остановилась и пристально посмотрела Пауло прямо в глаза. Сначала она не думала задерживаться у Соледад, даже машину не отпустила, а глянув на Пауло, осталась на целый день, да и на все остальные дни, решив снова обосноваться в «Лолином доме». И ведь вот подлая! Вечно-то она ухитряется столкнуться с Пауло в коридоре или суется в комнату к Челе, когда муж дома: то принесет какой-нибудь еды, то взаймы что-нибудь попросит, а то просто сядет и болтает. А Пауло, хотя и верен своей жене и даже побаивается ее, похоже, тоже заглядывается на мулатку. Ну да Челу не проведешь, она не дура. Негритянка глаз не спускала с мулатки и своего негра и вот перехватила их улыбочки, поймала бесстыжую мулатку на кокетстве; та, как только заметит, что Пауло на нее глядит, начинает водить плечами и грудью и бедрами шевелить, чтобы, значит, соблазнить Пауло…

Конечно, Папа Касимиро посоветовал Челе не забывать святые обряды, религия, мол, не подведет, нужно только крепко верить в богов Чанго́ и Бабалу́; и вот Чела положила Пауло под подушку намагниченные ножницы, перевязав их крест-накрест лоскутом, оторванным от его трусов, на котором она завязала семь узлов, произнеся семь раз его имя, а потом зарыла их в горшок, где у нее росла рута; пока цветет и зеленеет это растение, ей не угрожает опасность, что негр сбежит. Не забывала она и листочков с чудотворными молитвами Магнитному камню, Праведному судии и Одинокой душе, которые громко читала перед своим домашним алтарем, зажигая свечи и наряжая святую Варвару в бусы. Она не сомневалась, что Кандита ищет возможности встретиться с Пауло наедине, чтобы тем вернее подцепить его, и буквально не выпускала мулатку из виду. Когда же Пауло уходил на работу, а Кандита отправлялась в город по делам, Чела и тут ухитрялась следить за ними. Рассчитывала она и на помощь товарищей своего мужа, которые обещали ей сказать, если заметят что-нибудь неладное. Беда, конечно, в том, что сам Пауло сейчас уже не тот, что прежде; дома он все больше молчит, будто думает о чем-то постороннем, и даже пару раз отодвинул, почти не попробовав, вкуснейшие сладости, которые она приготовила с кунжутом так, что пальчики оближешь, да и африканское овощное рагу из листьев маланги, портулака, помидоров и баклажан, тушенное в горшочке с солью и маслом, едва ковырнул ложкой. Что же такое особенное есть у этой мулатки, чего не было бы у Челы? Тело ее такое же изящное, складное, гибкое, стройное, чистое и душистое, как у Кандиты, и бедра и грудь в порядке, в глазах огонь, сочный рот и белые ровные зубы… И вся-то она само пламя, само чувство. Конечно, она черная, очень черная, но ведь красивая же, а когда танцует на праздниках африканские танцы, ни разу не сбившись с ритма бембе́, то немало негров, и мулатов, и метисов, и даже белых готовы для нее в лепешку расшибиться; но ей-то больше по душе эта бедная, почти нищенская жизнь с Пауло, с ее Пауло, который — было время — мог иметь сколько угодно баб, а вот предпочел же ее; впрочем, и то правда, очень уж она ему подходит по темпераменту.