Кубинский рассказ XX века - страница 34

— Они уехали! — взревел он. И рев этот был страшен.

Он бросился к машине и направил луч подвижной фары куда-то в сторону от дома. Я увидел распахнутый настежь гараж, который имел вид опустошенного склада.

Тотчас монотонно заурчал, а потом бешено завыл мотор; обо мне Вандербеккер забыл. Машина прыгнула вперед и скрылась за купой деревьев, но тут же вынырнула, и наконец этот бесовский автомобиль снова пулей проскочил слишком узкую для него решетчатую калитку.

Оглушенный, отупевший, я остался один в полной темноте, почему-то подсознательно стараясь высчитать время, необходимое для того, чтобы пешком покрыть расстояние, отделявшее меня от дома…

Словно кукла, полулежа, опираясь на подножие одной из колонн, я сидел, свесив ноги на мраморные ступени лестницы, предоставив черной ночи и предутренней свежести успокоить мои нервы, превратившиеся в жалкий комок.

Небо постепенно бледнело в нежной полумгле рассвета; я различал сад, широкую гравийную дорожку, по которой мы, влекомые четырьмя колесами, навернувшими на свои неуязвимые шины сотни километров, примчались сюда; перед моим взором предстал фонтан, группа деревьев, зеленый, влажный от росы газон, дальше поднималась высокая ограда, которую разъяренный, решительный, как вышедший на охоту голодный тигр, прошил на полных оборотах мотора неутомимый Вандербеккер.

И вдруг на дороге… — нет, я не поверил своим глазам, ибо считал, что нахожусь в полном одиночестве и абсолютной изоляции, — появился… человек!

Это был молочник, тележку которого тащила тощая упрямая кляча. Он что-то тихо напевал. Я закричал, бросился к нему, влез на козлы и вместе с ним отправился в неведомом мне направлении, мечтая лишь об одном — добраться до какого-нибудь поселка или станции, через которые проходят поезда или хотя бы один поезд, все равно куда.

Обменявшись несколькими общепринятыми словами приветствия, мы замолчали. И вот там, сидя рядом с этим человеком, который казался мне безучастным, пожалуй, даже недоверчивым, я принялся размышлять о том, что же могло статься с моим другом; какой оказалась его месть, ибо не было сомнения, что она уже свершилась. И вдруг мне в голову пришла настолько страшная, хотя и совершенно естественная мысль, что дрожь сотрясла меня с головы до пят и волосы на голове встали дыбом…

Да, разумеется, так поступить мог только он. Перед моим внутренним взором с четкостью реальности предстала жуткая картина. Он убил их автомобилем; машиной, которой он правил словно послушным конем, повиновавшейся ему как любовница, преданной будто верный пес. Я видел, как он настигает ту, другую машину, увозящую мерзавца вместе с преступной женой, узнает ее, с математической точностью вычисляет их скорость и место, куда они направляются, вспоминает дороги, лежащие впереди окольные пути; сворачивает с шоссе, выбирает направление и в бешеной гонке, летя со всей скоростью, на которую только способен его чудесный автомобиль, пылающий гневом, в котором слились негодование обманутого мужа, жажда убийства и самолюбие шофера, догоняет их, обгоняет, снова выезжает на шоссе, останавливается, развернувшись навстречу машине-беглянке; поджидает ее, зная, что его охотничий маневр принесет удачу, наконец видит, как она возникает вдали и мчится к нему. И тогда, решив, что час отмщения пробил, не снижая скорости, не гася мощных фар, ослепляющих бегущий ему навстречу автомобиль, вырулив на самую середину шоссе, он еще сильнее давит на акселератор, без раздумья вверяя остальное своим роковым способностям.

Я словно бы видел, как две машины стремительно сближаются; машина-беглянка выворачивает руль, выписывая виражи во избежание столкновения, а Вандербеккер бросает свою машину точно в такие же развороты, но в обратном порядке. И вот наступает мгновение, когда они со страшным скрежетом и грохотом врезаются, вонзаются одна в другую; в этом громе тонут крики и слова, и все замирает в безмолвии черной ночи. Смертная груда молчаливо покоится в предрассветной мгле, пока над ней не загорается нежный, молочно-белый луч утренней зари…

Я настолько был погружен в свои мысли и видения, что не заметил, как стал сползать с сиденья, изо всех сил цепляясь за деревянный бортик козел, тупо вглядываясь в упряжь трусящей мерной рысцой клячи.