Кубинский рассказ XX века - страница 35

Встряхнувшись, я вернулся к действительности, и она словно бы отозвалась последней, жуткой сценой на видения, прошедшие перед моим внутренним взором: я  д е й с т в и т е л ь н о  у в и д е л, увидел собственными глазами, там, слева, в глубоком кювете — то, что невозможно описать словами.

Два автомобиля — вернее, останки двух автомобилей, — слившиеся в смертельном, дробящем друг друга объятии; они встали на дыбы, точно две карты, образующие карточный домик; два вдвинутых друг в друга мотора, превратившихся в бесформенную массу, кузовы смяты, ветровые стекла выбиты, перекореженные колеса слетели с осей, до неузнаваемости перекручены рамы: короче, это был какой-то единый, вздыбленный, сокрушенный предмет. Машины, которые когда-то, казалось, были живыми, теперь походили на трупы. В этих двух механических зверях жило стремление к слиянию в одно существо, проникновению одного в другое, вплоть до полного уничтожения. Вся эта масса оставляла впечатление дикой любовной сцены, неистового совокупления двух аппаратов.

Один — прекрасная гоночная машина Вандербеккера, другой — тоже принадлежавший ему — обычный малолитражный прогулочный лимузин — сплошь лак и стекло.

Какая же всепоглощающая страсть стальных механизмов толкнула самца на самку, чтобы достичь этой полноты обладания, приведшего к гибели?

И там же, смешавшись с грудой щепок и стали, находились все трое: мужчина без лица у подножия дерева, по стволу которого размазалась половина его головы; женщина — сгусток кровавой плоти в юбке; внутрь же лимузина, словно он сам бросился на перепуганных преступников, влетела голова моего друга; его элегантная шоферская кепка вдавлена в череп, сквозь трещину в котором белеет мозг; глаза вытекли, руки вывернуты, из груди торчит обломок руля.

А я, как ненормальный, все ищу и ищу, уверенный, что найду его, еще один, недостающий, четвертый труп, который тоже должен быть здесь».

Мои друзья — а их у меня не так много, — по стилю распознающие мои рассказы, возможно, припишут мне и этот; но поскольку такая несправедливость наверняка обидит человека, выдержавшего бешеную гонку в автомобиле Вандербеккера, я хочу раз и навсегда заявить, что именно моему другу-аптекарю я обязан сюжетом этого повествования, добавив в него лишь то немногое, чего не было в письме. Что и удостоверяю.

Перевела Н. Булгакова.

Фелипе казалось, что звон будильника, словно верткая рыба, преследует его в глубоком океане сна. Сквозь дремоту он смутно почувствовал, как заворочалась лежавшая рядом жена. Тогда он открыл глаза. Луч света золотой нитью тянулся из-под двери. Фелипе поспешно соскочил на пол. Он ощупью отыскал штаны и рубаху, брошенные у изголовья на сундуке, потом натянул башмаки с оборванными шнурками и нахлобучил засаленную фуражку. Вытащив из кармана рубахи коробок спичек, он зажег керосиновый фонарь.

В комнате стоял тяжкий, удушливый запах сырости, едкого пота и нищеты. Фелипе огляделся по сторонам. Его озабоченный, рассеянный взгляд остановился на спящей жене. Она лежала ничком, скрестив руки, едва прикрытая выцветшим, штопаным-перештопаным покрывалом из голубого искусственного шелка. Муха, покружившись в воздухе, уселась на ее обнаженную икру. Рядом с женой, подобрав ножки и прижав к груди ручонки, спал новорожденный — в той же позе, в какой он лежал когда-то в материнском чреве. Трое других ребятишек, тесно прижавшись друг к другу, спали на деревянной кушетке; чтобы они не свалились на пол, к ней были приставлены три сломанных стула. Один из малышей, повозившись в постели, сонным голосом затянул какую-то непонятную песенку. Фелипе подошел и, нежно погладив сына своими загрубевшими руками, тихонько покачал его и слегка похлопал по спинке. Малыш глубоко, прерывисто вздохнул и тут же затих.

С наступлением утра дом постепенно просыпался. Где-то стукнула с силой распахнутая железная дверь. Вдали проскрежетал трамвай. Почти тотчас же зафыркал автомобильный мотор и раздался пронзительный вопль сирены. Кто-то закашлялся сухим, раздирающим кашлем и смачно отхаркался. Сквозь закрытую дверь послышался четкий стук деревянных башмаков. Зазвенел веселый детский голос, ему ответил мужской. Вдруг наступила тишина. А потом опять радостным изумлением зазвенел детский голосок: «Папа, папа, ты только погляди, как эта собака на тебя смотрит!»