Кубинский рассказ XX века - страница 63
Поскольку Пограничный Конфликт обострялся день ото дня, мне пришла в голову мысль хоть чем-то помочь Сеньору Послу, о котором его красавица жена не далее как вчера изволила сказать, что он полнейший кретин. Не зная толком, что меня ждет, я начал изучать историю Соседней Страны, открытой Христофором Колумбом во время его четвертого по счету путешествия. И если Колумб нигде не упомянул об этом открытии — теперь мы все знаем о нем благодаря изданию записок одного мавра-математика, а в Колумбову пору — обыкновенного юнги адмиральского парусника, юнги из рода Ибрахима Аль Заркали, прославившегося трактатом об астролябии, — если, повторяю, Колумб нигде не упомянул об этом открытии, то лишь потому, что в этот знаменательный день занемог и не пожелал со штандартом в руках сойти на землю Зеленого Бархата, чтобы «вступить во владение землей именем…» и т. д. и т. п. Колумб не захотел послать вместо себя никого другого, ибо он знал, что штандарт католических королей может вскружить голову любому посланцу и растревожить душу одним легким прикосновением золоченой кожи, победно трепещущей на ветру. Словом, штандарт остался на своем прежнем месте, указывая путь всей флотилии. А Соседняя Страна не только лишилась законной даты своего открытия, но и была ввергнута в пучину неубывающих академических распрей между сторонниками «да, сошел» и «нет, не сошел», длившихся до тех пор, пока некий научный фонд, созданный в целях изучения арабских языков, не опубликовал текст Аль Заркали, сразу разъяснивший причины исторической путаницы.
После официального открытия Соседней Страны туда незамедлительно прибыла партия цивилизаторов первой выпечки — разномастные энкомендеро, губернаторы, разоренные идальго, темные личности из севильского сброда, великие махинаторы, набившие руку на взятках, пьяницы и похотливые насильники. Вслед за ними появилась партия цивилизаторов второй выпечки — законники, крючкотворы, магистры, аудиторы, фискалы. Милостью тех и других колония превратилась в огромный скотный двор с выгонами и полями, засеянными маисом, среди которых изредка кудрявились фруктовые сады, посаженные на испанский манер… Но поди знай, откуда и как объявился в этой стране затрепанный экземпляр трактата «Об общественном договоре» Жан-Жака Руссо, гражданина Женевы. И его же «Эмиль»! Тот самый, что позволил воспитанникам руссоистской школы забросить учебники и увлечься плотницким делом, тот самый, что превратил их в страстных натуралистов, а вернее, в бесстрастных палачей стрекоз и потрошителей ящериц, ибо они бросали их прямо в гнезда тарантулов. Деятельные падре задыхались от ярости, а наивные простаки ломали голову над тем, когда и на каком судне прибыл на их землю Савойский викарий?[33] В довершение всего появились французские энциклопедисты, а за ними и того хуже — вольтерианцы в сутанах.
Ну а дальше дело было за созданием Либеральной Патриотической Хунты Друзей страны — гнезда либералов. И потом в один прекрасный день раздался гордый клич: «Свобода или смерть!» Под эгидой героев пройдет целое поколение и столетие государственных переворотов и военных мятежей, заговоров, восстаний, маршей в столицу, личного соперничества, каудильо-просветителей… Найдутся и такие, что попытаются утихомирить разбушевавшиеся страсти, возлагая надежды на своего кумира Огюста Конта[34], воздвигая ему храмы, усердно распространяя его «Катехизис позитивизма». (Однако попытка создать культ, лишенный осязаемых святых, потерпит провал точно так, как и сам «Позитивистский календарь», где фигурировали Колумелла[35], Кант, теократы Тибета, трубадуры — у них тоже были даты рождения и смерти — и даже парагвайский тиран доктор Франсиа[36]. Этот календарь не прижился там, где поклонялись святому Хосе, святому Николаю, святому Исидору-Землепашцу, который останавливал дожди и выводил на небо солнце, и, конечно, несравненной Деве Марии из Кататуче: она была смуглолица, красива, добра, щедра на чудеса и нравилась всем без исключения…)
Вот так разоренная страна, растерявшая и погубившая весь свой скот в нескончаемых войнах и мятежах, запустившая все поля и пашни, пришла к тем дням 1907 года, когда впервые был поставлен вопрос о ее Государственных границах.