Куда идем мы… - страница 28

За частоколом оказались одни женщины – старуха-мать Михалыча, жена Михалыча, дочь Михалыча подросткового возраста, две невестки Михалыча и внучка Михалыча – громкий грудничок. Сыновья, по словам хозяина, были в дальнем рейде – как и отец, искали тигра-вредителя – и появиться должны были только через пару дней.

Хозяин быстро отправил свой «бабий батальон» накрывать на стол для гостя «чем бог послал» и готовить тигриную свежатину по фирменному домашнему рецепту.

– Подождите, подождите! – воззвал к засуетившимся домочадцам монах. – Не надо ничего накрывать! Я не ем мясо!

Все замерли.

– В смысле – не ешь мясо? – осторожно спросил Михалыч.

– Ну, вот так. Не ем. Нельзя мне.

– Пост, что ли, сейчас? – вспомнил Михалыч. – Извини, братан, мы посты не держим, у нас тут и священников-то нет, да в наших краях без мяса и не проживешь.

– Да нет, не пост. – Четвертому было очень жалко расстраивать хозяина, но другого выхода не было. – Мне вообще мясо и все мясное есть нельзя. Я «Святость» прокачиваю, там даже за каплю животного жира очки срежет по страшному.

– Вот ты попал, земеля! – Михалыч сочувственно покачал головой. – Я б, наверное, сразу сдох на травушке-муравушке. Блин, а чем тебя кормить- то теперь? Не, мы, конечно, не только мясо едим, мы и папоротник собираем, грибы опять же – но мы все на жире готовим. А дать гостю три огурца, пока мы свежатину трескать будем, мне совесть не позволит.

– О, господи, всему вас учить! – вмешалась в разговор скрюченная старуха-мать. – Юлька, возьми котелок, обожги на огне, чтобы, значится, жир весь выгорел. Потом поставь в нем рис вариться, из моей заначки в кладовке возьми, овощей туда порежь какие есть. Будет рис с овощами. По готовности соевым соусом заправь, который у китайцев покупаем. Только делай побольше, чтобы и сегодня человек поел, и завтра с собой в дорогу взял. Поняла? Все, беги! А мне с гостем потолковать надо.

– Мама, ну что вы? – попытался урезонить родительницу Михалыч. – Давайте уж по-людски все сделаем, как положено. Когда за стол сядем, гость и расскажет, что там в мире делается. Чтобы ему по пять раз одно и то же каждому не повторять.

– Да помолчи ты! – отмахнулась от сына бабуля и повернулась к Четвертому. – Слышь, гость дорогой, скажи мне как на духу – ты про «Святость» для пущей важности присочинил, или она у тебя и вправду есть? Молод уж ты больно для «Святости». Это я бабка старая, давно живу, вот и много что слышала. Меня, кстати, Клара Захаровна зовут.

– Правда есть «Святость» – честно признался Четвертый. – Только она нулевого уровня.

– Да мы люди простые, живем в лесу, молимся колесу. – отмахнулась старуха. – Нам и нулевого выше крыши. Главное, чтобы была. А то знаешь, мы люди темные, нас обмануть – как у ребенка конфетку отобрать.

И посмотрела прямо в глаза монаху. Очень нехорошо посмотрела, таким взглядом любое желание обмануть вымораживается буквально за секунду.

– Ага, ты попробуй, отбери конфету у Светки – хохотнул Михалыч, явно имея в виду дочь, но мать так зыркнула на сына, что у Четвертого исчезли последние сомнения в том, кто здесь настоящий глава семьи.

– Помолчи, разговор серьезный. – ледяным тоном сказала Клара Захаровна и продолжила, обращаясь к монаху, который сильно напрягся. – А вот скажи мне, гость дорогой, слышала я как-то, что «Святость» позволяет посмертие править. Так это или брешут люди?

Четвертый мысленно утер пот со лба. Раздел о посмертии и перерождении он прочел совсем недавно, в Лучегорске, когда валялся в гостевой комнате, и потому в этом вопросе ориентировался неплохо. Ну как неплохо? Инструкцию прочитал.

– Не править – просить. Просить за кого-то – да, я могу. И не только я – даже вы можете, но только за ближнюю родню.

Старуха удовлетворенно кивнула, сжав тонкие губы. И продолжила:

– Сегодня пять лет, как муж мой помер. Отец, значится, этого вот обалдуя. – и она кивнула на сына. – Он неплохой мужик был, хороший даже, но вот жизнь, врать не буду, не без греха прожил. Ты-то монах, не помнишь, ты молодой еще – но раньше, когда я в твоем возрасте была, людям очень тяжко жить было. Никак, значится, не можно было выжить, не нагрешив.