Куликовская битва. Запечатленная память - страница 18

Уже весной из Золотой Орды и подвластных ей стран стали просачиваться тревожные вести: Мамай собирает силу великую, хочет идти на Русь. Кто же поведал московскому князю об ордынских приготовлениях? Любопытная подсказка содержится в статье Московского летописного свода конца XV в. о нашествии Тохтамыша. Летопись говорит о людях, поселенных в татарских пределах специально для того, чтобы извещать великого князя о готовящихся ратях, «суть бо ти на то устроени тамо, поборници суще земли Русстей»[204].

И сразу же, едва получив тайное послание из ордынских пределов, разлетелись гонцы во все земли русские: будьте готовы на Мамая, а «съвокуплени вси на Коломне на мясопуст Святыа Богородица»[205] (1–14 августа). Тогда же в далекое «дикое поле» к берегам речки Быстрая Сосна отправилась «легкая сторожа». Пятьдесят удалых юношей из великокняжеского двора должны были, не ввязываясь в бой, следить за продвижением татарского войска[206].

На третьи сутки после Ильина дня (23 июля) во время пира у «сродника» Дмитрия Ивановича, Микулы Васильевича Вельяминова — коломенского воеводы — «тайновестник» из южных краев принес известие о появлении у «быстрого Дона» ордынских полчищ[207].

Новое задание получила полевая разведка: добыть «языка». Не дождавшись вестей, Дмитрий Иванович посылает новую сторожу, «заповеда им вскоре возвращатися». На пути к Дону встретили они первый отряд, ведущий в Москву сановитого «языка»[208].

Сомнений не оставалось: Мамай шел на Русь, договорившись о союзе с Олегом Рязанским и литовским князем Ягайло.

А вскоре появились татарские послы. Угрожая стоящей за Доном ордынской силой, требовали они повышенной дани, «как было при древних царех».

И опять на устах части русского населения старый призыв: ордынская рать «попущением Божиим наших ради согрешений идет пленити землю нашу; но вам подобаеть, князем православным, тех нечестивых дарами утолити…»[209]. Но ничего не решили дары, посланные в Орду с послом Захарием Тютчевым. Мамай ждал большего. Шесть лет не получал он «выхода» с широких русских просторов. Причина этому была понятна — на 1374 г. приходится конфликт Москвы с ордынским правителем: «А князю великому Дмитрею Ивановича Московьскому бысть розмирие с татары и с Мамаемь, а у Мамая тогда во Орде бысть мор велик»[210]. Не раз проваливались его попытки малой силой заставить русских платить ему дань. Особенно чувствительным оказалось для него недавнее поражение на Боже, за которое, как сообщают русские летописи, Мамай «люто гневался» на Дмитрия Ивановича[211].

На сей раз Мамай собрал все имеющиеся в Золотой Орде силы, прибавив к ним наемников из крымских генуэзских колоний, отряды из зависимых от Орды народов Северного Кавказа и Поволжья: «фрязы, и черкасы, и ясы…», мордва, буртасы, черемисы (мари) и «ины многи силы»[212]. Не ограничившись этим, Мамай вступил в переговоры с рязанским князем Олегом и литовским — Ягайло[213]. «Встало на нас, — отмечает летописец, — три земли и три рати: Татарская, Литовская, Рязанская»[214].

Грандиозность Мамаева похода 1380 г. неминуемо вызывала в древнерусских литературных произведениях исторические аналогии. Мамай, которого «Сказание» называет «безбожным», по словам автора, «начат хвалитися и поревъновав второму Иулиану Отступнику [т. е. римскому императору Юлиану, боровшемуся с христианством], царю Батыю, и нача спрашивати старых татар, како царь Батый пленил русскую землю. И нача ему сказывати… како пленил Киев и Владимерь, и всю Русь, словенскую землю…»[215]. Отмечая опасность нового нашествия не только для Руси, но и для словенской земли, русские книжники тем самым подчеркивали огромное международное значение Мамаева побоища. Подобно Батыю, Мамай будто бы переправляется через Волгу, хотя левый берег на самом деле не входил во владения «нового Батыя», и сама его резиденция находилась на правом берегу Волги (на Мамаевом кургане в районе современного Волгограда). После «переправы» Мамай располагается в низовьях реки Воронеж, откуда начинал в 1237 г. свое завоевание Руси Батый