Куликовская битва. Запечатленная память - страница 6

. И все это было покорно владимирскому князю Всеволоду. А при его сыне Юрии Владимирском уже бежали на Русь под натиском монголо-татар еще совсем недавно зависимые от Всеволода болгары, мордва, буртасы и другие народы. Беженцы приносили на Русь тревожные вести: татары готовятся к походу на Русь, чтобы потом «идти на завоевание Рима и дальнейшего». Эти сведения, полученные на восточной границе Суздальского княжества на исходе 1236 г., дошли до нас в донесениях венгерских монахов-миссионеров[58].

А уже год спустя дрогнула под ударами захватчиков Рязанская земля и от свирепых пожарищ плавился декабрьский лед, а у границ Владимиро-Суздальского княжества другие тьмы татарских войск ожидали, когда встанут реки — основные зимние дороги — и замерзнут болота.

Не внял мольбам рязанцев о помощи самый могущественный князь Северо-Восточной Руси Юрий Всеволодович, «и сам не пошел и на помощь не послал, хотя о собе сам сотворити брань з Батыем»[59]. Он, наверное, ожидал, что с окончанием распутицы двинется на Владимир «готовыми дорогами» бывшая настороже новая рать.

Не пришли на помощь рязанцам и южно-русские князья, сохранившие в памяти тяжкое поражение 1223 г. Записав в летопись известие о приходе монголо-татар в рязанские земли, киевляне не преминули напомнить, что эти «безбожные измаилтяне… преже бившеся со князи русскими на Калках»[60].

Лишенные поддержки, рязанцы были обречены. Обступили «поганые иноплеменници» стольный град рязанский, и изнемогли защитники, «крепко бившеся» с врагами пять дней, после чего Рязань была покорена: «… изменися доброта ея и отиде слава ея. Не бе бо во граде пения, ни звона, в радости место всегда плач творяше»[61]. Так описал события современник погромов рязанский священник Евстафий, уроженец Корсуня, бежавший из Крыма от нашествия кочевников еще в 1222 г.

Захватив Рязань, татары вышли к Коломне, стоявшей у впадения Москвы-реки в Оку. Уже тогда Коломна занимала ключевое положение среди городов Северо-Восточной Руси. Не случайно сюда все-таки прислал Юрий Всеволодович войско во главе со своим сыном Всеволодом. «Сечя зла зело», в которой погиб рязанский князь Роман и воевода Всеволода Юрьевича Еремея Глебович и «иных много мужей»[62], открыла дорогу вглубь страны и прежде всего к Москве. Именно поэтому уже коломенская битва считалась современниками «московской». Об этом сообщает под 1238 г. выдержанная в недружелюбных тонах по отношению к Владимиро-Суздальскому княжеству летопись Великого Новгорода:«… московици же побегоша ничего же не видевше»[63]. Вскоре после пятидневной осады пала и Москва, а «люди вся избиша от старых до младенец». Всего за несколько дней, по выражению азиатского автора XIII в. Джувейни, от Москвы осталось «только ее имя»[64].

В день церковного праздника Федора Стратилата в феврале 1238 г. враг подошел к Владимиру. И был в городе «плач велик, а не радос». Страх и трепет посеял татарский погром среди оставшихся в живых жителей «северной столицы». «Казнь Божия», происшедшая в праздник, была понята в то время как встряска, призывающая отказаться «от пути своего злого», от неправд и междоусобий. Воплем предостережения звучат слова одного из библейских пророчеств, включенные во Владимирскую летопись: «… сего ради в праздникы нам наводит Бог сетованье, яко пророк глаголеше — преложю праздникы ваща в плачь и песни ваша в рыданье». «Сотворилось зло великое, — пишет летописец, — такого не бывало от крещения». После падения Владимира войска Батыя разошлись по всей территории княжества, захватив и разрушив только за один месяц 14 городов[65].

Сокрушительное поражение владимирского войска не реке Сить и гибель в этой битве великого князя Юрия Всеволодовича[66] по сути дела подвели черту монголо-татарскому завоеванию Северо-Восточной Руси.

Взяв курс на северо-запад и покорив после двухнедельной осады Торжок, одна из монголо-татарских ратей двинулась селигерским путем в сторону Новгорода, «все люди секугце акы траву». За 100 верст до Новгорода изрядно потрепанные десятитысячные отряды — «тьмы» — повернули вспять.