Культ некомпетентности - страница 25
Однако решение присяжных заседателей не судебное постановление. Почему? Потому что законодатель предвидел возможность столь нелепых решений, то есть их вероятность предусматривалась. Практика показала, что эта вероятность чрезвычайно высока. Похоже, суд присяжных принимает решения, бросая кости, как тот славный судья у Рабле. Во дворце правосудия шутят, что с судом присяжных никогда не угадаешь, чем кончится дело. Можно подумать, что присяжные заседатели рассуждают по принципу: мы здесь люди случайные, пусть и решение наше будет случайным.
Известно, что Вольтер выступал за суд присяжных, уж больно он ненавидел судей своего времени — «Бузирисов», как он их называл. Однако со своей обычной непоследовательностью он и не пытался скрыть, больше того, неоднократно заявлял, что жители Абвиля и окрестностей, а равно и жители Тулузы и прилегающих областей единодушно как с цепи сорвались, нападая — одни на Лабара и Эталонда, другие — на Каласа. Следовательно, если бы суд присяжных, который неизбежно состоял бы из жителей Абвиля и Тулузы, судил Лабара и Эталонда, их приговор не сильно отличался бы от приговора «Бузирисов».
Суд присяжных не что иное, как смягченное проявление культа некомпетентности. Общество возлагает задачу защитить его от воров и убийц на нескольких граждан, вооружив их законом, но почему-то считает себя в безопасности, если выбирает тех, кто этим оружием не владеет. Суд присяжных — гладиатор с сетью, который, не зная, как с ней обращаться, запутывается сам.
Бесполезно говорить, что демократы гнут свою линию — тут они большие мастера. К настоящему времени они опустили суд присяжных еще на одну ступень, превратив его из буржуазного в рабочий. Здесь я, правда, не вижу ничего плохого, так как суд, состоящий из буржуа, и суд, состоящий из рабочих, равно некомпетентны и неквалифицированны. При подобном переходе спада особого нет. Отмечаем же мы эту особенность, чтобы обратить внимание на тенденцию демократического режима к наиболее полному вытеснению специалистов из судебных органов.
Тем не менее сегодня еще действует институт мировых судей.
Но вот пример, достаточно показательный для демократического государства, предпочитающего иметь дело с людьми, малосведущими в области судебной практики:
Из-за больших расходов, на которые должны идти стороны, чтобы перевести дело в более высокую судебную инстанцию, последнее слово очень часто оказывается именно за мировыми судьями. Значит, особенно важно, чтобы они были образованными, разбирались в вопросах права и судебной практики. Обычно их выбирали из лиценциатов права, бакалавров права, бывших служащих нотариальных контор, владеющих свидетельством о прохождении курса обучения по данной специальности. Впрочем, гарантией достаточной квалификации это служило далеко не всегда.
Законом от 12 июля 1905 года сенат Франции, стремясь достичь еще большей некомпетентности судебных органов, постановил, что мировыми судьями могут также быть лица, которые, «не имея ни степени лиценциата или бакалавра права, ни свидетельства о прохождении соответствующего курса, проработали бы десять лет в должности мэра, помощника мэра или генерального советника».
Тут налицо желание, вполне законное и по-человечески понятное, дать возможность сенаторам и депутатам отплатить должностями мировых судей за услуги на выборах (заметим, что сенаторов, в частности, выбирают мэры и сельские старосты). Но самое важное тут следование принципу. Принцип мы знаем: достижение полной некомпетентности. Только тому, кто ею безусловно обладает, можно доверить ответственный пост.
Подобному критерию как раз отвечают мэры и сельские старосты. Мэры и старосты во Франции должны уметь расписываться, но им необязательно уметь читать. В восьмидесяти случаях из ста они полностью безграмотны, и всю работу за них выполняет местный учитель. Сенат, следовательно, был совершенно уверен, что найдет в них людей, абсолютно неспособных выполнять функции мировых судей. А раз так, то эти функции необходимо им предоставить. Сказано — сделано.
Кое-какие последствия такого сугубо демократического подхода к делу, кажется, вызвали беспокойство у представителей судебной системы и государственной власти. На исходе 1909 года глава министерства юстиции Барту пожаловался на то, что новшество добавило ему забот. Он заявил депутатам: