Культ некомпетентности - страница 7

. При этом народ не терпит над собой власть, которую сам учредил, хочет всё решать самостоятельно, заседать вместо сената, претворять законы в жизнь вместо должностных лиц и заменять собой судей. Народ покушается на функции чиновников, и последних уже не уважают. Заседания сената лишаются своего значения, на сенаторов больше не смотрят...»

Итак, при парламентском, демократическом правлении народ хочет править без посредников. Он желает быть равным тем, кого выбрал, ему не по душе терпеть над собой власть даже тех, кого он сам наделил властными полномочиями. Он желает распоряжаться вместо правительства, исполнять закон вместо представителей исполнительной власти, быть выше судей, заменять собой должностных лиц, он не желает никого и ничего уважать и почитать.

Дух народа, стремящегося творить свою юлю, побуждает к действию демократический режим, верный и послушный народу.

В результате компетентных людей отовсюду изгоняют и удаляют. Подобно тому как народ не подпускает их к власти, его избранники целенаправленно и последовательно лишают специалистов возможности исполнять какие бы то ни было общественные функции.

Народные представители, к примеру, обязаны контролировать правительство, давать ему рекомендации, но, так как оно должно быть независимо, депутаты не могут подменять его собой, иначе говоря — править. Они назначают правительство, и это верно, но, «не желая терпеть власть, которую они сами наделили полномочиями», они пытаются подмять его под себя. Законодательный орган, вместо того чтобы составлять законы, постоянными запросами изо дня в день диктует правительству, как ему следует поступать, то есть попросту правит.

Практически страной руководит палата депутатов. Так и должно быть, если народ желает властвовать сам, на чем, собственно, и строится демократический режим. Так и должно быть, чтобы никакая другая воля не могла проявить себя, кроме юли народа, которая находит выражение в соответствующих актах исполнительной власти. В этом суть режима. Так должно быть, чтобы никому и ничему, даже исходящему от народа, не было позволено ни на какое время, ни даже на мгновение приобрести бóльшую, чем у народа, власть, пусть даже в строго ограниченной области.

Однако умение править — это искусство, которое предполагает необходимые знания, а при данных условиях у власти находятся люди, таковым умением и искусством не обладающие, более того, выбранные как раз потому, что они ими не обладают и гарантировано, что обладать никогда не будут.

И если при демократии такого рода существует либо по традиции, либо по внешним причинам некая властная структура, в течение скольких-то лет независимая от законодательного органа, не обязанная перед ним отчитываться, орган, который не терпит вмешательства в свои действия и который не может быть ликвидирован конституционным путем, такая властная структура представляет собой столь странную, если не сказать чудовищную, аномалию, что она не отваживается проявлять себя из боязни нарваться на скандал, как бы парализованная своим же страхом.

И её можно понять, ведь отважься она проявить себя или просто сделай вид, что правит, это было бы выражением личной, а не народной воли, что противоречило бы духу режима.

При таком строе глава государства может быть только номинальным. Личная юля привела бы его к злоупотреблению властью, собственные взгляды стали бы посягательством на устои, а собственное слою — преступлением против общества.

Даже если конституция формально предоставила ему соответствующие полномочия, это всё равно лишь мертвая буква, иначе нарушался бы неписаный высший закон, сам дух политического устройства.

Один из таких глав государства ad honores[2] сказал как-то: «Весь срок своего президентства я промолчал в строгом соответствии с конституцией». По видимости, он был не прав, конституция вполне позволяла ему высказываться и даже действовать, но прав по существу — предоставление конституцией такого права носит неконституционный характер. Заговорив, он поступил бы конституционно, промолчав, он действовал институционально