Культурные задачи нашего времени - страница 14

Я не хотел бы внушить читателю той мысли, что предлагаемый метод легок, что им можно пользоваться, так сказать, автоматически. Совершенно напротив. Когда, напр., на нем будет основана литературная критика, — что неизбежно случится через некоторое время, — тогда задача критиков-публицистов станет, вероятно, сама по себе труднее, чем теперь; только их читатели будут получать более полное и ясное понимание жизненного смысла разбираемых произведений, а кроме того станут разрешимы некоторые загадки относительно причин изменяющегося успеха и распространения различных книг, относительно их влияния на умы, порою очень неожиданного для самих «творцов», и т. под.

Так, для критики беллетристического произведения, положим, бытового романа, с этой точки зрения, требуется двойной социальный анализ. С одной стороны, надо исследовать содержание, которое организуется в романе, т. е. социальную среду, которая в нем изображается; с другой стороны, способ организации этого содержания, т. е. взгляды автора на изображаемое, цель, которая сознательно или бессознательно господствует в его работе, приемы, которыми он ее осуществляет, причем все это должно быть объяснено путем исследования социально-классовой позиции автора, тех общественных влияний, которые скрещиваются в его личности. В результате всего анализа может оказаться, что книга консервативного по своим тенденциям автора способна послужить идейному развитию прогрессивных течений, работа исходящая из архи-умеренных замыслов — стать орудием революционных сил. Сочинения Глеба Успенского и некоторых других народников принесли много пользы делу русского марксизма, потому что несмотря на интеллигентский или мелко-буржуазный способ понимания, т. е. организации собранного у них материала, самый этот материал, богатый и яркий, чрезвычайно легко мог быть сгруппирован и освещен иначе, по-марксистки, т. е. переорганизован для читателя согласно методам, выработавшимся на основе рабочего движения. Большинство романов Золя рекомендуется немецкими социал-демократами для рабочих библиотек, хотя направление Золя заведомо буржуазное; нарисованные им картины разложения различных элементов общества очень удобно объединяются марксистскими концепциями относительно хода развития и деградации различных классов, и тем самым укрепляют эти концепции.

В иных случаях, когда произведение «находит свою публику» среди самых различных и даже враждебных друг другу групп общества, дело критика будет также — показать либо те общие переживания этих групп, которые сумел выделить и стройно объединить в своей работе автор, либо те различные стороны и части содержания книги, которые находят отклик в переживаниях той или другой группы в отдельности. Напр., успех ранних произведений Горького среди буржуазии различных стран был, несомненно, в наибольшей степени связан с их индивидуалистической тенденцией; одновременный же успех среди демократической интеллигенции, а особенно рабочего класса — с их боевым протестом против условий, стесняющих и сковывающих развитие активности и творчества в современном обществе. Все это на деле, разумеется, гораздо сложнее, чем можно выразить в беглых общих замечаниях, и все это требует внимательного анализа, постоянно имеющего в виду живую социальную жизнь, по отношению к которой произведение художника есть и продукт, и организующая форма.

Теперь, однако, для нас важно иное применение нашей общей концепции; надо выяснить, насколько творчество культурных форм является делом индивидуальным или коллективным, и доступно ли оно только классам обеспеченным, имеющим значительный досуг, или не им одним.

Итак, пусть перед нами культурное произведение, какое угодно: роман, картина, закон, научное открытие, — которое принадлежит определенному, индивидуальному автору. Спрашивается, в какой мере автор объективно может быть творцом этого произведения, как одной из организующих форм общественного бытия людей.

Предположим, что автор безусловно и вполне оригинален, т. е., что все в данном произведении принадлежит лично ему, и притом исключительно ему, как содержание, так и форма: нечто такое, что только он видит, слышит, чувствует, систематизировано и выражено таким способом, который только ему одному свойственен, и никому более. В этом предельном случае мы имели бы перед собой, очевидно, нечто вполне индивидуальное, но несравненно менее интересное, и менее понятное для какой бы то ни было публики, чем даже обычный бред сумасшедшего: никому нет дела до содержания, и никто не станет напрягать свой мозг, чтобы овладеть формою произведения.