Курдский пастух - страница 16
В один прекрасный осенний вечер мы все трое, т. е. отец, брат Давреш и я, ужинали, сидя в поле: ели хлеб и запивали парным молоком; в это время к нам подошел совершенно незнакомый курд. Курды соблюдают обычай гостеприимства не только в доме, но и в поле; поэтому отец, надоив свежего молока, напоил и накормил гостя, приготовил ему постель на своей кошме и спросил, чем может быть ему полезен. Гость, поблагодарив за угощение и сердечный прием, рассказал, что дней сорок тому назад к его стаду пристали три чужих барана, которые и до сих пор с ним пасутся; он же из расспросов узнал, что бараны поводимому из нашего стада, и прошел сообщить об этом.
Мы несказанно обрадовались этому известию и не знали, как отблагодарить гостя, который оказал нам такую большую услугу. Мы разговорились. Оказалось, что наш спаситель — такой же бедный батрак, как и мы, — сам когда‑то переживал такое же несчастье. Помня свою беду, он пожалел нас и не поленился притти.
На следующее утро я отправился вместе с ним за баранами. Когда мы подошли к стаду, вокруг меня собрались все пастухи и подпаски, предлагая мне узнать своих баранов.
Оглядев издали громадное стадо, я конечно не мог отличить своих баранов. Тогда я поднялся на высокую скалу и сразу указал на трех баранов, которые как бы чувствуя себя чужими в этом стаде, отделились от него и паслись в стороне.
Пастухи похвалили меня за догадливость и назвали хорошим пепором. Затем они приняли меня как гостя и угостили пастушеским жарким. Зарезав молодого, хорошо упитанного барашка и сняв с него шкурку, они разрезали мясо на куски, которые пересыпали мелко накрошенной душистой травой и дикой луковицей и затем уложили обратно в только что снятую шкурку. Между тем подпаски уже успели выкопать неглубокую яму, в которую осторожно опустили шкуру с мясом; яму забросали землей и развели над бугорком большой костер. Когда через два–три часа костер совершенно прогорел, пастухи осторожно отгребли огонь и землю и, аккуратно развернув овчину, стали перекладывать мясо в котелки.
Приятный запах свежеподжаренной баранины, смешанный с запахом трав и лука, возбудил наш аппетит, тем более, что мы с утра почти ничего не ели. Травы были так ароматны, мясо казалось таким сочным —мы с нетерпением ожидали того момента, когда можно будет приняться за еду. Между тем пастухи торжественно, неторопливо рассаживались в круг, и я из приличия тоже не должен был обнаруживать своего нетерпения. Как вкусен был этот обед!
Отец счел нужным отправиться немедленно к Мирза–Тамо–оглы и просить у него извинения. Он уговаривал его отправиться к беку и взять у него своих баранов. Но всесильный бек не считался с такими бедняками, как мы или Мирза–Тамо–оглы, и конечно оставил баранов у себя. Пострадала от этого дела, кроме Мирзы–Тамо–оглы, еще и ворожея: слух об ее обмане распространимся по всему округу, и престиж ее среди курдов совсем упал: никто к ней больше не обращался.
Прошло лето, и наступила глубокая осень со всеми туманами, дождями и холодным, режущим ветром. Брат Давреш стал жаловаться на боль в голове и боках, С каждым днем он чувствовал себя хуже, все чаще жаловался на боль в груди. Он едва плелся за стадом, и ясно было, что силы его покидают. Наконец он слег. Отец сходил за «экимом», знахарем, который посоветовал ему хорошо протопить тундырь, зарезать барана и, завернув брата в свежеснятую шкуру, продержать его в теплоте над тундырем; это лечение надо было проделать два раза. Родители в точности выполнили предписание экима. Кроме того знахарь пускал брату кровь, варил известку с молоком и этой смесью обкладывал больному грудь, но и это лечение, не приносило, пользы —брат угасал. Опечаленный отец не раз обращался к духовным лицам «пирам» и «шейхам», но разве могли они помочь больному? Давреш вскоре умер. Лишившись помощника, старик–отец уже не решался брать на свое попечение большое стадо, — он стал наниматься к хозяевам, у которых стада были небольшие; с этой работой он справлялся без помощника. Я же по его совету отправился в город, чтобы наняться куда‑нибудь хоть в сторожа. Решение это было правильно, потому что пастушество не могло обеспечить нашего существования: мы давно уже жили впроголодь.