Курс N by E - страница 28

Священник посетил жену и дочь капитана «Саузерн Кросс». Жена наплакалась до изнеможения, а девочка лежала в полубреду и звала отца. Дела по дому были заброшены, и всю неделю никто почти ничего не ел. Во вторник в доме сделали уборку, все помыли, приготовились к приезду отца. Это происходило как раз в тот день, когда другие уже знали, что капитан никогда не вернется. Был и другой дом, в котором тоже мало ели в эти дни из-за горя и бедности. Мать лежала в постели, не оправившись от рождения семимесячного ребенка, которого она родила одна, без всякой помощи. У нее было еще несколько маленьких ребятишек и никого из взрослых, чтобы поддержать ее. Гибель «Саузерн Кросс» неминуемо должна была свести ее с ума, потому что она и так была очень слаба, а после родов мысли ее еще сильней путались.

В пятницу пришла весть, что в заливе Пласеншия замечено трехмачтовое судно. Возможно, это «Саузерн Кросс». Новость дошла частным путем до аптекаря. Его просили никому ничего не говорить, пока не придет какое-нибудь подтверждение. Разумеется, весть разнеслась по городу с быстротой лесного пожара. Не прошло и часа, как известие опровергли: то было не «Саузерн Кросс», а другое судно. Последняя новость дошла и до дома Перси. У них не было близких родственников на «Саузерн Кросс», но эти люди горюют не только о тех, с кем они тесно связаны. Еще после первого известия бабушка отправилась в дом капитана, к его жене и ребенку, и вернулась, совсем упав духом. Там было много народу, и хотя посетители вскоре узнали, что слух о спасении опровергнут, они не решились лишить бедную женщину этой надежды. К вечеру страх вернулся к бедняжке, и она со слезами стала умолять сказать ей правду. Как ужасны ложные надежды!..

Рассказывали про другую женщину, которая в своем отчаянии утешалась лишь тем, что ей не явился дух покойника.

— Не верю, не верю! — кричала она. — Я бы увидела знамение!

Можно ли верить знамениям?

В 1872 году пароход «Вилледж Белл» находился во льдах. Как-то ночью жена одного из моряков проснулась. Ей чудился топот ног на улице, ведущей от берега к дому: это люди несли на плечах сундучок ее мужа и у ворот тяжело опустили его на землю. Женщина вскочила с постели, подбежала к двери, распахнула ее. Стояла тихая ночь, нигде не было слышно ни звука. Ни людей, ни сундука. В эту ночь муж женщины и еще одиннадцать охотников погибли на льду.

Третья женщина, муж которой пропал, возвращаясь с Лабрадора, мечтала хотя бы о каком-нибудь знамении. Она вставала по ночам и, достав из шкафа одежду мужа, бродила по дому и звала его.

— Вы бы заговорили с мужем, если бы он вот так явился вам ночью? — спросил кто-то из присутствующих.

— Я бы побоялась, — взволнованно сказала молодая жена Роберта.

Снова мы заговорили о несчастных жене и дочери капитана и спросили бабушку, состоявшую с ними в дальнем родстве, не собирается ли она навестить их завтра.

— Нет, — ответила она. — Я уже была у них сегодня, сказала девочке, что она потеряла лучшего на свете отца, но на то божья воля.

Наступил понедельник 6 апреля, и вот наконец светит солнце, проливая на землю бальзам возвращающейся весны. На рассвете я нагишом стоял возле дома, всем телом ощущая солнечное тепло; воздух был наполнен звуками капели. Еще несколько дней — и с земли исчезнут последние следы этой второй зимы. Возобновится рост травы, на старом кусте сирени будут продолжать наливаться почки, и можно будет ожидать обещанного появления одуванчиков в июне. Город на той стороне гавани станет опять таким же безмятежным и красивым, как в весеннее утро неделю назад. И впредь, во все времена года, он будет твердо стоять, обратив к морю свое обветренное лицо, и, если не считать упадка его могущества, ничем не выдаст, какие несчастья поразили его в самое сердце.

XXVII

Бригус, Ньюфаундленд.

Нью-Йорк

Что касается фигурки девушки, украшавшей вход в мой ньюфаундлендский дом, то с горечью должен добавить следующее: я нашел ее в 1914 году на одном корабле, пострадавшем от бури, в куче разного хлама. Я забрал ее, помыл, выскоблил и отполировал. Покрасил ей лицо и шею белой, щеки розовой, а волосы блестящей черной краской. Украсил ее ожерельем, золотыми сережками и поставил так, чтобы все мужчины могли любоваться ею.