Лабиринты свободы - страница 8
— Вот чёртова цыганка, нагадала мне. Ну, здравствуй «гость», — тихо прошептал отец на ушко своему младшему сыну, низко нагнувшись к его красному личику. Малышу это движение отца, видимо, не очень понравилось: он начал морщиться, открывать срой маленький ротик, как будто хотел выразить свой младенческий протест на то, что его неожиданно разбудили и почему-то не дают есть. А какой-то непривычно большой и усатый дядька носит его на руках и пугает малыша, поднося к своему небритому и ещё холодному с мороза лицу.
В комнату вошли, слегка подталкиваемые в спину кормилицей, старшие дети: Ганна и Екатерина. Они робко смотрели на отца в непривычной для них обстановке, когда в небольшой комнате собралось так много народа. Людвиг поднёс новорождённого к старшим дочерям, повернул его к ним лицом и произнёс назидательно:
— Смотрите, дети, вот ваш братик. Любите его и берегите, не обижайте. Скоро, очень скоро он станет большим человеком.
Людвиг засмеялся, вспомнив гадание цыганки, а Тэкля с удивлением посмотрела на мужа, никак не ожидая от него такой реакции после своего признания. А её супруг, продолжая улыбаться и качать младенца, шептал ему на ухо:
— Ну, герой, начинаем жить и совершать подвиги?
Но малыш его уже не слышал. Опять засыпая и сопя маленьким носом, он находился в той своей младенческой дремоте, когда сны ещё не снятся, а если и снятся, то большим взрослым людям о том ничего не известно.
Не прошло и недели, как в морозный февральский день в небольшом коссовском костёле, недалеко от дворца графа Пуловского в Меречевщизне, уже священник-католик, преподобный отец Раймунд Корсак, крестил повторно младенца Людвига Костюшко. Во время крещения приглашённый в качестве свидетеля этого обряда староста Казимир Наркусский, наклонив голову к уху стоящей рядом с ним пани Суходольской, тихо прошептал ей:
— Назвали в честь святого Бонавентурия[2].
Тэкля стояла рядом с мужем тихая и покорная.
Она понимала, что ничего уже не сможет сделать или поправить. Да и надо ли это делать... «Бог один, — утешала она сама себя, — и он разберётся со всеми на том свете: кто прав, а кто нет».
Сам же виновник торжества вёл себя во время крещения смирно: не кричал, не плакал и не капризничал. Он как будто понимал важность совершаемых священником действий и не нарушал детским голосом торжественность момента.
III
Прошло восемь лет после того, как младенец Тадеуш получил второе крещение. Жизнь в усадьбе Костюшко шла обычным чередом и мало чем отличалась от жизни шляхтичей, подобных Костюшко. В тот день во дворе слышался радостный голос старшего брата Иосифа, которого отец усадил на самую спокойную лошадь в хозяйстве и сегодня обучал его правильно держаться в седле. Людвиг гонял лошадь по кругу, держа в своих сильных руках длинный повод, и внимательно следил за сыном, подбадривая его голосом.
А Тадеуш в это время сидел в маленькой, но уютной комнате, читая библейские рассказы о том, как Господь сотворил Землю за шесть дней. Он никак не мог понять, как это можно сделать, и всячески пытался представить себе огромного человека, который, сидя у себя дома на Небесах, что-то делает своими тоже огромными руками, в результате чего появляется земной шар. Ведь его мать говорила, что Земля, на которой живут все люди, похожа на большой шар, а вот этого Тадеуш никак не мог понять. Почему же люди не скатываются по нему, и почему Земля всё-таки круглая — ведь сколько ни смотрел вдаль восьмилетний Тадеуш, он видел только плоские поля, засеянные пшеницей, и кое-где вдали были видны небольшие холмики, покрытые редким лесом.
Во дворе громко вскрикнул Иосиф. Лошадь дёрнулась в сторону, и мальчик чуть не свалился, теряя равновесие. Уцепившись за холку лошади, ему удалось удержаться в седле. Тадеуш услышал испуганный крик брата и выглянул в окно. Как же ему хотелось оказаться сейчас на месте Иосифа! Но отец не торопится обучать Тадеуша верховой езде, говорит, что ещё маловат. А ведь он давно читает и пишет лучше старшего брата, а математические примеры вообще Иосифу не поддаются для решения. А Тадеуш решает их быстро и правильно.