Лакей Богов 4 - страница 57

Руки Тацуи вздрогнули. Узнав новость об обмороке отца, он наверняка испугался, что потерял ещё одного родственника.

Ёсихико опустил взгляд на пол и вспомнил, что пережил сам два года назад. Он хорошо знал, что такое внезапно потерять близкого человека, который, как казалось раньше, всегда будет с тобой.

— Я слышал, с возрастом тепловой удар получить легче, — вспомнил Ёсихико слова из какой-то телепередачи.

В ней говорили о том, что с возрастом кожа человека не так сильно ощущает жару, да и терморегуляция организма работает уже не так хорошо. Из-за этого одинокие пенсионеры порой забывают пить достаточно воды и чаще получают тепловые удары.

— Он был таким лёгким… — обронил Тацуя, не поднимая глаз. — Когда приехала скорая, я занёс его в машину и удивился, как мало он весит…

Именно тогда Тацуя впервые понял, насколько стар его отец. Он так долго спорил и ругался с отцом, отказываясь мириться, что никогда не замечал, что годы для всех идут одинаково. Пока не увидел лежащего на земле отца, он не замечал ни глубоких морщин на лице, ни пятен на руках, ни сухих ног. Вернее, просто не хотел замечать.

— Перед самой аварией сестра сказала мне, чтобы я попробовал поговорить с отцом по душам. Она столько сделала ради меня, а я до сих пор не выполнил эту просьбу… и испугался, что уже никогда и не выполню…

Если бы у него был не тепловой удар, а инфаркт или инсульт, Тацуя попрощался бы с отцом, так и не выполнив желание сестры.

Ёсихико заметил, что Когане тоже вошёл в фойе. Но лис сел вдалеке, видимо, поняв, что сейчас не до него.

— Ещё не поздно. Ты ещё сможешь выслушать своего отца.

Разумеется, Ёсихико не мог знать всех сложностей в семейных отношениях Тацуи, но сейчас отчётливо ощущал, насколько болит сердце и душа товарища.

— Я во всём обвинял отца. Сестра покупала мне всё снаряжение для бейсбола, с трудом отыгрывала роль моего опекуна, общалась с другими взрослыми, готовила мне полезную еду. Потом она попала в аварию, а я почти не пострадал… Во всём этом я винил моего отца… — Тацуя нагнулся к своим коленям и вздохнул. — Но он ни разу не обвинял меня после аварии. В тот день я отказался оставаться на ночь, сестра могла не подвозить меня… И всё же он меня не обвинял.

Скорее всего, это ещё сильнее укрепило упрямство Тацуи. Возможно, ему полегчало бы от обвинений. Они столько спорили, но именно в тот раз отец поступил по-отечески. Это раздражало Тацую, но он не мог в этом признаться и прятал чувства за грубостью.

Может, теперь на поверхность всплыла подавляемая с детства любовь к отцу?

Ему придётся посмотреть этим чувствам в глаза, если он действительно хочет поговорить с ним.

— Когда сестра начала учиться на священника, она стала постепенно одобрять поведение отца. Мне от этого почему-то было ещё обиднее, я заупрямился и всё воспринимал в штыки. Вёл себя как ребёнок… — Тацуя самоиронично улыбнулся. — Почему должно было случиться именно это, чтобы я опомнился?..

Он по праву ненавидел то, что над ним издевались в школе. Он по праву злился на отца за то, что тот отказывался слушать. Но с тех пор утекло много времени. Тацуя давно стал другим человеком, у него было сколько угодно времени поговорить с отцом по душам. Сестра нашла с ним общий язык, но Тацуя почему-то продолжал упрямиться. Сестра говорила, что Тацуя всё поймёт, когда повзрослеет, а он так и не смог повзрослеть.

— Не хочу показаться всезнайкой, но… — раздался голос Ёсихико среди тихого фойе. Он тщательно выбирал каждое слово: — Оно, помнишь, ты сказал, что знание прошлого не меняет настоящее? Я думаю, ты был прав. Даже если твой отец найдёт ответы на все вопросы и узнает всю правду, наша с тобой жизнь нисколько не изменится.

Ёсихико и сам много думал о том, почему отец Тацуи так упорно исследовал историю Тобэ Нагусы, несмотря на презрение со стороны сына. Что толкало его на это?

— Исследователи древностей выкапывают из земли древнюю посуду и постройки, но их находки ни на что не влияют. Учебники истории становятся толще, теории сменяют друг друга, но на будущее это не влияет. И всё же…

Ёсихико снова вспомнил, как Амэномитинэ-но-микото впервые показал ему кандзаси. Ослабевший, почти всё забывший, он считал украшение единственной нитью, которая связывала его со своим прошлым.