Ларин Петр и волшебное зеркало - страница 42

Честно говоря, смотреть было не на что. Уже совсем стемнело, и носовой фонарь освещал только небольшое пространство перед бушпритом «Каракатицы». Розовый свет фонаря отражался в чёрной воде, и было видно, как на него сплываются рыбы, глупо тараща из-под воды круглые бессмысленные глаза. За продвижением тумана можно было следить только по звёздам, которые одна за другой гасли, проглоченные невидимой серой пеленой. Стоять у фальшборта и смотреть в темноту было скучно да вдобавок ещё и тесно, и Пётр давно ушёл бы, если бы не приказ капитана, велевшего ему находиться в гуще команды. Оглянувшись, он увидел горевший на мостике фонарь — не колдовской, а обычный, масляный — и капитана Раймонда, который беспокойно расхаживал по мостику из конца в конец, время от времени с тревогой вглядываясь в ночную тьму. Собравшиеся на баке матросы молчали. Все они явно ждали чего-то плохого. Чего именно, Пётр не знал, а спрашивать было неловко.

Потом в круг света, отбрасываемый носовым фонарём, бесшумно вползли первые пряди тумана. Косматые, белёсые, они жутковато шевелились над самой поверхностью воды, как щупальца какого-то призрачного морского чудовища. На носу кто-то громко вздохнул и сказал:

— Всё-таки не пронесло.

— Не пронесло, — уныло согласился другой голос.

— Тише вы, балаболки, — угрюмо произнёс бородатый боцман в кожаной безрукавке на голое тело. — Хотите, чтобы, вас услышали?

Разговоры умолкли, и люди начали понуро разбредаться по палубе, потеряв всякий интерес к происходящему. Между тем туман придвинулся вплотную, навис над «Каракатицей» плотной белёсой стеной и вскоре проглотил корабль целиком — от носа до кормы и от ватерлинии до клотика. Розоватый свет фонарей едва пробивался сквозь этот серый кисель; вытянув перед собой руку, Пётр не смог разглядеть собственные пальцы. Туман был сырой и холодный, и голый до пояса Пётр начал мёрзнуть. Заметив это, кто-то из матросов набросил ему на плечи свою брезентовую куртку. Куртка была твёрдая, как жесть, и пахла смолой и рыбой. Пётр благодарно кивнул. Ему сразу стало теплее.

Потянулись тоскливые, ничем не заполненные минуты. Все по-прежнему чего-то ждали. Петру было тяжелее всех, потому что он не знал, чего ждёт. Кроме того, поведение капитана, которое при свете звёзд показалось ему просто загадочным, теперь, в тумане, стало выглядеть попросту пугающим. Похоже, Свисток придерживался того же мнения, потому что не подавал никаких признаков жизни, как будто его и впрямь здесь не было.

Потом в серой туманной мгле возник странный рокочущий звук, показавшийся Петру удивительно знакомым. Капитан Раймонд на мостике вполголоса помянул чёрта; со стороны камбуза донёсся протяжный тоскливый вздох толстого кока. Звук приблизился, стал громче, и вскоре в тумане загорелся красный фонарь. Он трижды вспыхнул и погас; капитан отдал команду, бородатый боцман с огромной неохотой пробормотал заклинание, и на грот-мачте «Каракатицы» потух розовый фонарь, а на его месте разгорелся ярко-зелёный.

Тогда странный металлический рокот в тумане стих, и снова стал слышен негромкий плеск волн. Пётр заметил, что туман уходит, рваным серым одеялом сползая от носа к корме. Наконец палуба полностью очистилась от косматых сырых прядей, и в то же мгновение впереди вспыхнул ослепительно яркий свет. На палубе «Каракатицы» стало светлее, чем днём. Каждый гвоздь в обшивке, каждая деталь такелажа были видны до мельчайших подробностей, как сквозь увеличительное стекло. Слепящее световое пятно медленно приближалось; на него было больно смотреть, и Пётр поневоле отвернулся.

— Постройте команду, капитан, — раздался в тишине громкий, как из мощного репродуктора, голос.

Голос был какой-то металлический, совершенно лишённый интонации и даже слегка дребезжащий, как будто говорили в дырявое жестяное ведро. От него закладывало уши и почему-то хотелось сжаться в комочек и сделаться незаметным. Свисток в кармане у Петра при звуках этого голоса беспокойно шевельнулся и опять затих, затаился.

— Да уж не без этого, — проворчал капитан. — Команде построиться на деке! — зычно приказал он и стал спускаться с мостика, тяжело топая своими грубыми башмаками. Лицо у него было хмурое и даже злое, но, как только капитан очутился на палубе и повернулся лицом в ту сторону, откуда доносился металлический голос, на нём расцвела льстивая улыбка.