Ласточка и другие рассказы<br />(Совр. орф.) - страница 7

— Как же она выросла? — спросил с любопытством Франусь.

— А выросла она вот как. По дороге в нее впадают разные реки и речки, то с правой, то с левой стороны и вливают в нее свою воду. Вот Висла все и прибывает и становится такой большой!

— А зачем же эти реки впадают в нее?

— Видишь ли, мальчик, — ответил отец, — если у мужика плохие лошади, а ему надо проехать в город так он садится с тем, у кого хорошие лошади, и едет вместе с ним в город. Так и эти реки, они тоже хотят идти в море, но у них у самих сил не хватает для такого путешествия; они и соединяются с этой самой большой и самой сильной рекой. Одна подвернется справа, другая слева, а потом все вместе плывут к морю.

— Какие умные эти реки, — заметил Франусь.

— Да, уж не глупые! — отвечал отец.

— Я бы хотел знать, как они называются. Ты не скажешь ли мне, папочка?

— Всех я тебе не назову, а то ты не запомнишь, я назову только самые большие. Видишь ли, та, что опередила всех и втекает в Вислу справа, чтобы вместе плыть к морю, называется Дунаец. Это очень быстрая река. Другая, с той же стороны, называется — Сан. Третья, тоже с правой стороны, называется Вепрь.

— Вепрь! — воскликнул Франусь, — вот так так!

— Четвертая река, — продолжал отец, — называется Буг; этот Буг вместе с Нарвой, своей подругой, тоже плывет к морю по Висле.

— И все это с правой стороны?

— Да.

— Так ведь Висла может опрокинуться! — рассмеялся Франусь, — и эти реки из нее вытекут.

— Не бойся, ответил отец, — не опрокинется. И с левой стороны не мало рек. Есть Нида, есть Пилица, есть Бзура и еще много маленьких речек. Все они спешат в Вислу, чтобы она взяла их с собою к морю.

— А что же Висла? Разве ей не тяжело?

— Ну вот! Ведь дорога всегда приятнее в компании. Висла принимает в себя все эти реки, как мать, и они плывут так к самому морю.

— И Висле не скучно всю дорогу? — спросил еще раз Франусь.

— Что ты! Ведь она видит горы, леса и огромную часть страны. Сначала Краков, потом Сандомир, Варшаву, Влоцлавск, Плоцк, Торн, наконец Гданск уже над морем, где ей нужно расстаться с той землей, по которой она плыла.

— Так ведь ей должно быть грустно?..

— Иногда грустно, иногда весело. Когда она плывет по тем местам, где дети ничего о ней не знают, не знают, откуда она взялась, куда плывет, тогда ей, наверно, совсем не весело. А что ты думаешь? Эта то же самое, что плыть среди чужих, сиротою. И только тогда, когда она попадет в те места, где дети, как только увидят ее издали, так сейчас же кричат: «Здравствуй, здравствуй Висла! А что в Карпатах слышно? Давно ли из Кракова? Передай-ка привет от нас Балтийскому морю, синему морю!»

Тогда ей и весело станет и шумит она, и гудит, точно говорит: «Здравствуйте, дети! издалека плыву и далеко иду, да только всегда я ваша и вы мои!»

Пока отец говорил так, показались плоты на Висле один за другим и послышалась песня…

Франусь слушал, а песня плыла все дальше и дальше!..

Пошел старик Шимон, лесничий, в лес и взял с собой Ендруся, сына кузнеца, своего крестника.

А в лесу стоял шум великий, точно каждое дерево что-то говорило. Подставит Ендрусь правое ухо, подставит левое, слушает, да ничего понять не может; дернул он старого Шимона за кафтан и говорит:

— Крестный!

— Что тебе, мальчик? — спрашивает Шимон.

— Кажется мне все, что эти деревья говорят что-то, да только я ничего понять не могу.

— Ну, — ответил старый лесник, — это потому, что ты еще карапузик и таких речей слушать не умеешь.

А кто долго в лесу живет и часто слушает деревья, тот все это понимает так, как людские голоса.

— Господи Боже! — воскликнул Ендрусь. — Да как же так? Говори, крестный, очень уж это интересно!

— Ну, погоди, погоди, чего спешить! — сказал старик Шимон и, усевшись на пне, стал закуривать трубку. Потянул раз, потянул другой и, видя, что у мальчика так глаза и горят от любопытства услышать рассказ, начал так:

— Видишь ты, мальчуган, тот дуб перед нами?

— Вижу! — ответил мальчик. — Какой он огромный… А ветви у него такие, что он накрыл бы и нашу избу, и овин, и голубятню… Верхушку едва видно!

Ендрусь еще больше отклонился назад, вдруг шляпа упала у него с головы, а старик Шимон, заметив это, сказал: