Лавровы - страница 19
Николай остановился.
Нескончаемые заграждения тянулись через поле. За ними залегла Россия, а вот тут, среди этого поля, надвигалась на Николая бессмысленная смерть от перекрестного огня. О, как нуждался он сейчас в помощи!
И вдруг он услышал чей-то тихий голос. Он прислушался.
— Сюды… сюды…
Он пошел дальше, туда, куда звали его родные, русские слова. И вдруг перед ним открылся проход: кто-то отодвинул рогатку. Он проскочил. Совсем молоденький солдат, которого Николай никогда раньше не замечал, ухватил его за рукав:
— Офицер закрыть велел, а я тебе стерегу. Я сразу тебе увидел…
Николай почувствовал, как внезапные слезы потекли по его щекам. Обняв паренька, он потряс его за плечи, хотел что-то ему сказать, но не смог выговорить ни слова. Они быстро пошли прочь от проволоки, предварительно заставив проход рогаткой.
Это ясное весеннее утро показалось поручику Орлову зловещим, когда он вылез из штабной землянки и встал над ней, отдыхая от табачного дыма. С расстегнутым воротом зеленой гимнастерки, открывающим белую полную шею, белокурый, с ровным румянцем на щеках, он стоял, расставив ноги и сунув руки в карманы синих широчайших галифе. Редкие пощелкивания выстрелов гулко отдавалась в лесу. Изредка гуд снаряда, пущенного расположившейся невдалеке батареей, наполнял лес и замирал вдалеке. За последние дни фронт оживился, и все чаще кружили в небе внимательные и быстрые «таубе», убегая от шрапнельных дымков зенитных орудий.
Боевые ордена украшали грудь поручика Орлова, георгиевская лента висела на эфесе его шашки. Званием адъютанта полка офицерство выразило поручику Орлову свое доверие и уважение.
Но это утро все равно было зловещим.
Поручик Орлов проиграл за ночь кандидату на классную должность Замшалову такую сумму, которую не мог отдать.
Замшалов тоже выбрался из землянки. Это был невысокий плотный черноволосый человек. Он расстегнул зеленый китель, открывая не слишком чистую рубашку.
— Прелестное утро, — сказал он. — Какая свежесть!
Шумно потянув воздух широкими ноздрями приплюснутого носа, он пошел к лесной опушке и вдруг остановился.
— Глядите! — воскликнул он. — Какое зрелище!
Саженях в ста от леса прижалась деревушка, в которой были замаскированы два орудия. К этой деревушке по зеленеющим грядам неслась артиллерийская упряжка. Ездовой гнал лошадей, пригнувшись и торопясь проскочить с зарядным ящиком открытое пространство. Но немцы уже заметили его и взяли на прицел.
Свист обозначил приближение первого снаряда. Снаряд разорвался негромко, дымок от него стлался, как от потухающего костра; ездовой, делая зигзаги, мчался дальше. Но уже летел, ловя его, другой снаряд, и третий, и четвертый.
— Взорвется от детонации, — проговорил Замшалов и покачал головой.
Но он продолжал напряженно всматриваться в эту страшную игру.
Поручик Орлов уже стоял рядом с ним и тоже наблюдал эту борьбу ездового со смертью.
— Как бы думаете, проскочит или не проскочит? — промолвил он, и глаза его блеснули азартом.
— Хочу, чтобы проскочил, — отвечал Замшалов.
— Ставьте весь свой выигрыш на это, — сказал вдруг поручик.
— На что? — удивился Замшалов.
— Я предлагаю вот что, — нетерпеливо отвечал поручик Орлов: — если он не проскочит — я отыгрался и ничего вам не должен. Если проскочит — моя карта бита, и я плачу вам вдвое больше, чем должен сейчас. Понятно? Ставка — весь ваш ночной выигрыш.
— Но это не гуманно! — запротестовал чиновник. — Ставить на жизнь человека!
— Вы ставите гуманно — на жизнь. А я — на смерть. Идет? Идет! Молитесь богу за его жизнь.
Замшалов пожал плечами, соглашаясь.
Ездовым был Николай Жуков.
Николай напрягся в одном устремлении — проскочить!
Снаряды ловили его. Воздух полнился звоном и грохотом разрывов. Стремительные осколки били во всех направлениях, ища скачущую цель. Детонация! Эта мысль звенела в нем.
— Все шансы за меня, — промолвил Орлов.
Замшалов смотрел молча.
Лошадь под Николаем храпела. Артиллерийская упряжка неслась по кривой, подаваясь то вправо, то влево. Все было смертью на этом отрезке поля, по которому мчала человека обезумевшая лошадь.
Глаза Николая видели все черным и лохматым, как дым. Но руки и ноги управляли движением с максимальной точностью. Мыслей не было уже никаких.