Ледовый десант - страница 8
— Танки!..
— «Тигры»!.. — раздались вдруг тревожные голоса.
Сильченко вздохнул.
— Ну вот вам и «тигры», по которым вы так соскучились…
3
Андрей Стоколос вошел в дот, в котором находились тяжелораненые.
Вдоль стен на полу, застеленном соломой, ржаной сторновкой, принесенными из села Зарубенцы, лежали солдаты с забинтованными головами, руками, ногами. Стон, крики. За стенами дота — жара. Душно и здесь. За ранеными ухаживали сгорбленные бойцы, которым было уже за пятьдесят.
Иван Оленев лежал возле амбразуры, освобожденной от крупнокалиберного пулемета. В амбразуру врывался ветер с Днепра, но Иван все равно задыхался. Лицо его было обескровленным, нос заострился. Глаза тоскливые, без огоньков, которые всегда вспыхивали во время встречи с друзьями.
«Может, сейчас его глаза просто кажутся погасшими, потому что в доте полумрак?» — подумал Андрей, садясь на солому рядом с Оленевым.
— Ваня? Ты узнаешь меня? Узнаешь?.. Тебе тяжело говорить?.. Ну тогда молчи. На мое перебинтованное плечо смотришь… Рана легкая. Наши удерживают плацдарм. А старшина Колотуха командует ротой. Ты меня слышишь, Ваня?.. Ты еще будешь жить! Скоро переправят тебя на левый берег. Там есть прекрасные хирурги. И как же тяжко тебе сейчас, друже… Да, ты меня узнал. О! Улыбочка появилась в уголках твоих губ. Глазами показываешь на свою грудь. В кармане что-то оттопыривается…
Андрей расстегнул карман гимнастерки Оленева, достал из него орден Ленина, завернутый в чистый клочок материи. Орден сверкнул в лучах солнца, пробивавшихся сквозь амбразуру дота.
— Ты сберег во время оккупации орден! Молодец, Ваня…
Стоколосу показалось, что Иван прошептал:
«Это моя первая и последняя награда на войне. Ты, Андрей, не забыл первый бой на границе? Мы забросали гранатами четыре лодки с немецкими десантниками. Отбили атаку гитлеровцев. Мы тогда победили!..»
Нет, Иван не произнес этих слов. Он молчал. Говорили лишь глаза — о том, что он понимает его, своего друга Андрея.
— Ты геройски воевал, Ваня! Помнишь нашу любимую: «Стоим на страже всегда, всегда, а если скажет страна труда…»? — Стоколос заметил, как вдруг передернулось лицо Оленева. — Ты не веришь, что мы дойдем до родной Пятой заставы?.. Дойдем! И ты вместе с нами… Хочешь знать, как чувствует себя твой товарищ Терентий Живица? Он взводом командует. А меня к тебе послал сам комдив Сильченко. Иди, говорит, проведай своего друга Ивана Оленева и передай ему низкий поклон… Может, ты за Надю Калину переживаешь? Так знай, мы найдем ее. Освободим. Клянусь!
Оленев слегка кивнул головой, и по телу Стоколоса пробежала дрожь: Иван понял, о чем он сейчас сказал. Надя!.. Любимица всей Пятой заставы. Сколько пограничников вздыхали по ней! Но она избрала его, Ивана Оленева…
— Возьми мою руку… Побудь… возле меня, пока я… умру… — тихим, еле слышным голосом произнес Иван.
Андрей вздрогнул. «Кто бы мог подумать, что у Ивана такая сила духа! Просит посидеть рядом, пока умрет… Что живит его мозг? Воспоминания? О чем он думает сейчас? О родном Енисее и далеком детстве? О прирученном лосе, которого запрягал в отцовы сани? О своей жене Наде Калине с Десны? А может, вспомнил, как сражались мы с гитлеровцами в первые дни войны на границе?..»
Андрей взял уже холодную руку Ивана, сдерживая волнение, прошептал:
— Не умирай… Тебе нельзя умирать… Ты должен дойти вместе с нами до нашей заставы… Прошу тебя, Ваня, не умирай…
— Хорошо, что ты… пришел… Я начал войну… с тобой на реке… Прут… С тобой и закончу ее… на Днепре… Умоляю… Найди мою… Надюшу…
— Найду! — кивнул Стоколос. — Обязательно найду.
«Эта любовь даст тебе, Ваня, силы продержаться еще час-два. А потом… С таким ранением человек обречен. Никто и ничего его не спасет». Андрей погладил руку Ивана.
Услышав позади шорох, оглянулся. С пола, устеленного соломой, санитары подняли тело умершего бойца, положили на носилки.
Андрей наклонился еще ниже над Иваном, чтобы он не видел ни санитаров, ни умершего красноармейца.
Губы Оленева снова шевельнулись.
— Я верю… и тебе… и Наде… Знаешь, кого… я утром встретил… здесь?
— Кого?
— С границы… — Иван улыбнулся.