Ледяное сердце Златовера - страница 13

Звенигор сдвинул брови.

— Кое-кому очень выгодно считать его покойником, тем паче, что и живым-то его назвать трудно. Есть слово для пограничного состояния?

— Кома, — прошептал я. — Это еще не смерть физически, но политически… Похоже, ты скоро наденешь эту корону?

— Я делаю, что могу, Артур, чтобы оттянуть этот момент. Видишь? — он кивнул на костер.

— Вижу, но, разрази меня гром, ничего не понимаю.

— При температуре такого уровня, — терпеливо объяснил Звенигор, — саламандр меняет облик. Мы становимся чем-то, как ты изволил выразиться, более ящеричным. Может, когда-нибудь и увидишь. Отец остается в облике человека — этого жара ему недостаточно. Но его плоть и не обугливается, значит, он еще жив. Медики говорят — остывает сердце. Когда оно остынет, Златовер будет погребен опусканием в лаву.

— Так вся эта плавильня…

— Только для того, чтобы согреть королевское сердце. Златовер жив, хотя я знаю нескольких влиятельных саламандр, готовых погрузить его в лаву прямо сейчас.

— Это его убьет?

— Несомненно… К счастью, они не могут это сделать без моего официального…

Звенигор резко смолк. К нам спешил высокий черноволосый… человек? Вряд ли. Саламандр с грузной фигурой, в одежде, усыпанной драгоценностями. Он даже не остановился, отдавая Звенигору небрежный, формальный поклон. По одному этому жесту было ясно, что принц у вельможи невысоко котируется.

— Отрадно, хотя и горько видеть скорбь благочестивого сына у тела отца, — произнес великолепно модулированный голос опытного спикера.

— Еще не пришло время скорби, уважаемый Магнус, — резко ответил Звенигор, и я заподозрил, что у принца пылкий характер. — Время трудных решений, но — не скорби!

— Готов согласиться, — отозвался Магнус, очевидно, куда лучше владеющий собой. — Время трудных решений.

Он вкладывал в эти слова какой-то другой смысл, и Звенигор это понимал, а я — нет. Скулы принца окрасились гневом.

— Принц ослеплен печалью утраты, — мягко сказал вельможа, обращаясь ко мне, — и глух к словам умудренных летами. Быть может, он услышит совет друга равного возраста? Простите, сударь, я не имею чести знать вас, но видя, что принц в горестный час предпочитает ваше общество, я смею надеяться, что вы достучитесь до его смятенного разума.

«Что ж, друг Горацио…» Разум Звенигора, однако, отнюдь не казался мне смятенным.

— Простите мою нелюбезность, — процедил молодой саламандр. Тип в побрякушках явно не пользовался его привязанностью. — Позвольте представить моего дядю Магнуса. Дядя, нас почтил визитом наследник Белого трона, сэр Артур Клайгель.

Вельможа поклонился, я кивнул. Важный саламандр опустился у ямы на колени, провел в молитве — или молитвенной позе — несколько минут, в течение которых мы молчали, а потом бесшумно удалился. К моему немалому облегчению Звенигор предложил вернуться в «прихожую».

— Плохо, что этот тип меня увидел?

— С одной стороны это немного нарушило мои планы. Но я на ходу решил, что выгоднее будет переиграть. Действительно опасным было бы, если бы ему удалось перехватить тебя в пути и не позволить мне сделать происходящее достоянием общественности. Но ты уже здесь и, предположительно, на моей стороне. В своем раскладе ему придется кое-что поменять, ведь он не может тебя не учитывать.

— Ты говорил, кому-то выгодна смерть Златовера. Он из них?

— Стервятники, — сквозь зубы выплюнул Звенигор. — Диадохи.

Златовер их вот так держал, — он показал стиснутый кулак. — Так что теперь они оживились.

— Постой. Диадохи — кто они?

— Родственники. Коронный Совет Златовера. Имели совещательный голос.

— А о каком трудном решении он толковал?

Звенигор поджал губы.

— Хотят, чтобы я объявил о своем согласии принять корону. Тогда Златовер полетит в лаву.

— Я так понимаю, ты этого согласия давать не намерен.

— Златовер — мой отец и сюзерен, — раздельно произнес Звенигор.

— Я за него умру.

— Так… погоди, ты — совершеннолетний?

— Да, конечно.

— А ты мог бы разогнать этот Совет к чертовой матери?

— Нет. Пока не выполнены кое-какие формальности, я могу только соглашаться или не соглашаться с мнением Совета. Фактически, я не имею права на самостоятельное решение.