Легенда о вольном купце 2. Заложник дипломатии - страница 4

Форма слуг не менялась уже, наверное, лет двести. Черный или темно-синий фрак с длинными полами, белая или кремовая рубашка, черные брюки. Допускалась отделка рукавов и воротника золотой нитью. Кроме того, мажордом обладал рядом дополнительных привилегий по сравнению с поварами или горничными – обязательный выходной день, отдельная плата за каждый объект, вверенный ему в управление и прочие блага, выражавшиеся, по большей части, в денежном эквиваленте.

Уэстерс, пощупав сумку и убедившись, что бутылка еще там, перекинул ремень на другое плечо и поднялся вслед за Йетельдом по ступенькам большого, нового дома. В десяти саженях в стороне виднелся полузаросший травой фундамент – очевидно, остатки старого. Мажордом открыл перед гостем дверь и зашел внутрь вслед за ним, плотно, но в то же время неслышно ее закрыв. Что ж, умение закрывать дверь – тоже искусство.

Холл был воистину огромен, высотой в два этажа, с двумя мощными колоннами из белого мрамора, поддерживающими крышу. За двадцать пять шагов от входа находилась широкая лестница, ведущая на второй этаж. Здесь стояли несколько диванов королевского размера, кресло, небольшой столик с дюжиной книг на полке сбоку и курительными принадлежностями. Кроме того, пол укрыт шерстистым ковром – Чед не мог сказать, шкура это или ткань с умело вплетенной распушенной нитью.

В кресле, в халате и домашних брюках сидел владелец поместья собственной персоной. Небольшого роста пятидесятилетний мужчина с окладистой бородой и аккуратно зачесанными назад волосами, которые одновременно находились под атакой залысин и седины. Серые глаза, под одним из которых была едва заметная татуировка в виде странного знака, насмешливо смотрели на Чеда, не потому, что глашатай как-то потрепанно выглядел или забыл о важных правилах приличия – эти глаза, видимо, смотрели так на весь мир.

– Чед Уэстерс, не так ли? – спросил он дружелюбно. Чед кивнул головой:

– Да, мастер Шнапс.

– Будет вам. Если мы хотим с самого начала взять правильный тон, советую вам называть меня просто Рихардом. Всем советую, да вот беда – никто не слушает. – С этими словами баронет затянулся несколько мгновений назад раскуренной трубкой и выпустил облачко волнистого дыма. – Присаживайтесь, Чед.

– Мастер… Рихард, в письме ко мне вы упоминали о некой волнительной истории, не так ли?

– Уже лучше, – одобрил тот. – Возможно, и упоминал. Ваше любопытство не дает вам работать?

– Мое любопытство очень помогает мне работать, – усмехнулся Уэстерс.

– Тогда все же присядьте и расслабьтесь, – посоветовал Рихард. – Я никогда не пробовал свои силы ни в писательском деле, ни в составлении устных историй. Возможно, были какие-то попытки юности, но я их забросил, и с тех пор даже не начинал. Понимаете ли вы, что это означает?

– Рискну предположить – вы заранее извиняетесь, что задержите меня надолго?

– Очень близко, – коротко хохотнув, сказал собеседник Чеда. – Мой рассказ будет длиться все ваше доступное свободное время, а вы уже сами решите, что из него будет интересно для читателя «Вестника». Я упомяну все детали, которые только вспомню – а вы вырежете из них ненужное. И маленькое предупреждение, – недобрая искра сверкнула в серых глазах, глазах чужого для этого мира человека, – не пытайтесь исказить мои слова.

– Что вы, – возмутился Чед. – Мы хоть раз писали клевету?

– Не знаю, – хмыкнул Рихард. – Я вообще газеты не люблю.

– Тогда почему решили согласиться на мое предложение? – полюбопытствовал глашатай. Баронет поскреб ногтями резьбу на трубке и пожал плечами:

– Подумал, что это будет забавно. Считайте это прихотью или эксцентричной выходкой. Курите?

– Бросил. Лекари сказали, что и до ста не доживу.

– Врут, – безжалостно отрезал Шнапс. – Мне вот уже пятьдесят с хвостиком, половину отмеченного срока отмахал – и отлично себя чувствую. Заметьте, не всегда сидя в кресле.

Чед осторожно напомнил, видя, что баронет упорно сворачивает с намеченной темы:

– Так что за история?

– Ах да, история, – усмехнулся тот. – Буквально месяц назад истек срок давности в двадцать лет, на который на любую дипломатическую миссию налагается закон о неразглашении. С этого момента я волен рассказывать что хочу и кому хочу, а вздумай я поведать вам эту байку месяц назад – правду я рассказал или нет, а все равно поплатился бы головой.