Легенда озера Гранд - страница 44

— Отец спросил, играете ли вы.

— Играю во что?

— В гольф, — сказал Николас. — Я пока еще инвалид, так что, может быть, мы присядем? — грустно спросил он.

Рэйчел села в ближайшее кресло.

— Нет. — В ответ на испуганный взгляд лейтенанта Бонелли она пояснила: — Я не играю в гольф. — Она должна собраться, иначе ей не раскусить полицейских фокусов лейтенанта Бонелли. — А вы? — Она мысленно вздохнула. Самый неудачный вопрос. Ей наплевать, играет ли он в гольф, или в камешки, или во что-то еще.

Николас дотянулся до нее и стиснул ей плечо.

— Слушай, Куколка, мы с тобой пришли сюда послушать, что нам наплетет полицейский, так что перестань вести себя как дурочка и дай ему поработать.

Рэйчел постаралась собраться с мыслями. Вцепившись в лежащую на коленях сумочку, она смотрела прямо в лицо человеку, убившему ее отца.

— Я пришла сюда, чтобы прочитать так называемое признание.

Лейтенант Бонелли открыл ящик стола и достал трубку. Постучал ею по столу.

— Это затруднительно, потому что дело вашего отца исчезло. Возможно, его положили куда-то в другое место. Пятнадцать лет назад компьютеров еще не было. — Он быстро взглянул на Николаса. — Оно где-то здесь. Просто нужно время, чтобы его найти.

Рэйчел не смотрела на Николаса. Его отец лгал. Николас должен был это знать. Его предательство глубоко ранило ее. Она уставилась на свою сумочку, стараясь убедить себя, что ей это безразлично. Николас ждет, что она что-то скажет? Что она может сказать? Спасибо ни за что? Теперь она поняла, как близка была к тому, чтобы предать своего отца. Если бы лейтенант Бонелли что-нибудь показал ей, она вынуждена была бы принять это. Но не потому, что поверила. Отвращение к самой себе охватило ее, когда она взглянула правде в лицо. Из-за Николаса.

— Ну что ж, — сказал Николас, — надеюсь, ты сообщишь нам, когда найдешь его?

— Конечно, — с готовностью согласился его отец, вставая.

Рэйчел не намеревалась уходить. Николас, наверное, думает, что у нее мозгов не больше, чем у дохлого муравья.

— Я не…

— …собираюсь больше беспокоить твоего отца, — продолжил за нее Николас.

Она повернулась к нему и открыла рот, чтобы возразить, но под его повелительным взглядом сжала губы. Он глазами указал ей на дверь. Спустя секунду Рэйчел медленно поднялась с кресла и вышла из кабинета лейтенанта Бонелли. Она всегда сможет сюда вернуться. За ее спиной Николас объяснял отцу, что они отправляются в офис к Роберту Тэйну.

В ту минуту, когда Николас закрыл дверь в кабинет отца, Рэйчел набросилась на него:

— Что случилось…

Крепкий поцелуй Николаса прервал ее сердитый вопрос.

— Успокойся, — пробормотал он, не отрывая губ. Затем прижал ухо к двери, внимательно прислушиваясь к тому, что там происходит. Его глаза задумчиво сузились.

— Что? — шепотом спросила Рэйчел. Ответом ей был следующий поцелуй. Дверь за Николасом открылась.

— Я думал, вы ушли, — произнес лейтенант Бонелли.

Рэйчел отшатнулась от Николаса. Ее щеки запылали.

Николас провел большим пальцем по ее горящей щеке и с кривой усмешкой сказал:

— Я отвлекся. — Он посмотрел на Рэйчел долгим, твердым взглядом. В нем читалось предупреждение.

Развернувшись, она пулей вылетела в соседний коридор.

— Что у тебя с этой женщиной? — донесся из-за угла требовательный голос отца Николаса. — Сначала она без моего ведома наняла тебя, чтобы помочь ей, — я бы возражал против этого. Затем, будучи твоим клиентом, старается раскопать то, что лучше оставить в покое. А теперь она целует тебя в коридоре.

— Поправка. Это я ее целовал.

— Найди для этого более подходящее место, — прошипел лейтенант Бонелли.

Николас засмеялся.

— Брось, отец. Чтобы целовать привлекательную женщину, годится любое место.

Рэйчел понятия не имела, где находится. Когда они шли сюда, она не обращала внимания на коридоры, по которым ее вел Николас.

Николас. Если он думал, что, называя ее привлекательной женщиной, превратит в послушного робота, то убедится, что сильно заблуждался. Гнев и боль боролись в ее душе. Как Николас смел думать, что в неуклюжем оправдании его отца была хоть малая толика правды? Она пришла в ярость от того, как он выставил ее. И жгло воспоминание о том, как он поцелуем заставил ее замолчать. Он не смог бы сильнее продемонстрировать свое презрение, если бы даже назвал ее «эта женщина», как сделал его отец. «Эта женщина». Как будто она была заразной. Или дочерью преступника. Сын полицейского никогда бы не стал интересоваться дочерью преступника.