Лекарство от любви - страница 23

им является.

— Как разговариваешь со старшим по званию, капрал?! — рявкнул Кай самым солдафонским тоном, на какой был способен.

— Думаю, что должен задержать вас до выяснения, — невозмутимо ответил тот и прибавил по-уставному, но с почти не скрываемой издевкой: — Господин ротмистр.

— Ладно, — сдал назад Кай. — Я не имею права разглашать эту информацию… но раз вы ставите мою миссию под угрозу, мне придется это сделать. Сейчас я покажу вам кое-что на карте, но это строго секретно. Велите вашим людям отвернуться.

Капрал посмотрел на него с подозрением, затем потребовал:

— Сперва сдайте ваше оружие.

— Хорошо, — согласился Кай, снял портупею вместе с саблей и умышленно вручил ее младшему из солдат. Почти наверняка кавалерийская сабля была тому столь же непривычна, как и самому Бенедикту, и лишь заняла его руку, лишив возможности стрелять. Кай нарочито аккуратно, демонстрируя отсутствие каких-либо сюрпризов, достал карту и протянул ее капралу. Штурц приказал своим подчиненным сделать три шага в сторону и отвернуться. Затем развернул карту; теперь обе его руки были заняты. Кай подошел к нему с левого бока.

— Ваш пост здесь, — показал он пальцем левой руки.

— Верно.

— А здесь находится ее замок. Это предполагаемый радиус поражения, — Кай обрисовал пальцем некую произвольную окружность. — Но мы получили точные сведения, что в настоящее время она покинула замок и движется вот этим маршрутом… — он повел пальцем по карте, заставляя капрала следить за его рукой, и в тот же миг правой рукой выхватил шпагу из ножен, висевших на боку Штурца — чтобы в следующее мгновение, отскочив чуть назад, ударить снизу вверх, под локоть руки, державшей карту. Острие неприятно скрипнуло по кости, но тут же скользнуло дальше между ребрами и с неожиданной для Кая легкостью проткнуло Штурца насквозь.

Пальцы капрала конвульсивно сжались, комкая карту. Изо рта вылетела капля крови и звук типа «ээххх…» Кай дернул рукоять шпаги, опасаясь, что она застрянет между какими-нибудь спазматически сжавшимися мышцами, но она вышла из тела так же легко, как и вошла. Штурц сразу же рухнул — должно быть, Каю удалось попасть прямо в сердце.

Едва освободив клинок, Кай бросился на черноусого солдата. Тот успел понять, что происходит неладное, и даже обернуться, но на мгновение замешкался, не зная, какое оружие применить. Основное оружие горного егеря — лук, мечи они носят лишь как вспомогательное средство на случай ближнего боя, какового им надлежит по возможности избегать. И вот теперь за ничтожный миг, отделявший его от смерти, он должен был решить, успеет ли он натянуть тетиву и выстрелить в упор — или же надо бросить лук и выхватывать меч, притом, что у противника преимущество в длине клинка. Надо отдать солдату должное — он принял третье решение, самое правильное — попытался отскочить назад, чтобы уже оттуда выстрелить наверняка — но налетел спиной на своего товарища (который, в свою очередь, чуть не упал от этого толчка).

Черноусый еще попытался отбить удар шпаги луком, но клинок скользнул вверх и пронзил его горло.

— Бросай оружие! — рявкнул Кай страшным голосом последнему оставшемуся, который едва успел вновь обрести равновесие и теперь, бросив лук, бессмысленно цеплялся одной рукой за рукоять сабли, а другой — за ее же ножны.

Мальчишка повиновался, отбросив саблю так, словно она жгла ему руки. У ног Кая хрипел и булькал, схватившись за горло, его старший товарищ; кровь толчками выплескивалась между его пальцев, а его каблуки скребли в агонии мокрую глинистую землю. Кай бросил на поверженного быстрый взгляд и, убедившись, что тот едва ли поднимется, шагнул к мальчишке и упер окровавленный кончик шпаги в ложбинку над его ключицами.

— Теперь, без резких движений, отстегни и брось меч.

Юноша вновь подчинился, едва справившись дрожащими руками. Его губы тоже дергались от страха.

— Не лгать, если хочешь жить. Это все? Больше здесь никого нет?

— Н-н… — парень затряс головой.

— А лошади, то есть жеребцы, есть?

— Д-две, — мальчишка для наглядности показал два пальца, — две к-кобылы.

— Да что вы все, сговорились, что ли! — зло воскликнул Кай. Парнишка совсем посерел лицом, ожидая, очевидно, смерти в эту самую минуту, но Кай уже смягчился: — Ладно. Ты не виноват. И они тоже не виноваты. Я… сожалею об их смерти, но они не оставили мне выбора, — произнеся эти слова, Кай понял, что лукавит. Он не чувствовал сожаления. То есть с рациональной точки зрения, конечно, он предпочел бы обойтись без убийств. Тем более — без убийств людей, находившихся, по сути, на одной с ним стороне (ирония судьбы — едва ли не впервые в жизни он оказался на одной стороне с имперскими солдатами, и вот во что это вылилось) и виновных лишь в том, что честно исполняли свой долг. Но вот никаких эмоций он по этому поводу не испытывал — ни ужаса, ни раскаяния, ни отвращения. Утонувшая девочка вызвала у него куда большее смятение — хотя ее он не убивал, она погибла по собственной глупости… и все же именно тогда он почувствовал себя как человек, впервые осознавший, что неизлечимо болен. Болен болезнью, которая не сведет его в могилу — но и никогда не оставит. А сейчас… была проблема, он ее устранил, только и всего. Точнее, одну эмоцию это все же пробудило, но она была положительной: гордость, что он в одиночку справился с тремя. Поэт — с тремя профессиональными солдатами.