Ленинград, Тифлис… - страница 31
Лида Файнберг, не выпуская папиросу изо рта, прочитала бумагу, фыркнула, передала ее блондину.
— Посмотри, Левушка. Наш Бум окончательно свихнулся… Сразу на второй курс, записал в свой спецсеминар…
Потом повернулась к Вете:
— А с тебя, девушка, коньяк. Желательно, ваш, эриванский…
…За окном ветер и дождь, бесконечные сумерки. А в семинарском зале тепло, уютно потрескивает камин. Огромный, на весь зал, дубовый стол, над ним — электрические светильники. За столом, в разных позах — скрючившись на стуле или опершись локтями на сукно, — сидят студенты. В конце стола — изящная кафедра. За кафедрой — Фихтенбаум. Перед ним — исписанные ровным мелким почерком листы бумаги, книги с разноцветными закладками… Фихтенбаум в них не смотрит. Читает стихи ровным монотонным голосом:
— Материал поэзии — слово… История поэзии — это история слов… Что есть образ?.. О каком городе идет речь? О каком храме? Кто они, эти безумные юноши? Сойдем под вечны своды… мы умрем… все мы умрем…
Громко скрипят перья. Где-то в коридоре хлопнула дверь… Вета сидит на кончике стула, старается записать, запомнить каждое слово. А ей почему-то привиделся храм в Дидубе… Похороны деда… И люди за гробом, молодые и старые, родные и близкие, и совсем не знакомые…
Она что-то пропустила. А Фихтенбаум все говорит…
— … Звуковой материал образует чередующиеся ряды четырехстопного ямба с одинаковыми концовками… специфический тембр у создает заунывность…
Голос лектора то куда-то уходит, то приближается:
— Семантическую роль enjambement легче всего проследить в стихах с прозаической конструкцией, как у Полонского:
Вета явственно увидела желтую Куру, Метехский замок и домики с голубыми балконами у обрыва…
Голос опять приблизился:
— Решающую роль в литературных революциях сыграло повышение акустического момента в стихе… Эквивалентом текста я называю заменяющие его внесловесные элементы. У Пушкина:
Захлопали отодвигаемые стулья, защелкали замки портфелей…
Вета натянула пальтишко, надвинула на глаза берет, выскочила на площадь и увидела высокого блондина. Он шагнул Вете навстречу, улыбнулся.
— Я не успел представиться, меня зовут Лева Лилиенталь.
Вета пожала протянутую Левину руку. Он не отставал.
— У меня предложение. Отпраздновать начало учебного года. Здесь в «Вене», это недалеко.
И прежде чем Вета успела ответить, ее крепко взяла под руку Лида Файнберг.
— Пошли, красавица. Здесь не принято отказываться. Особенно в те редкие дни, когда приглашает Лева Лилиенталь.
Они пересекли Исаакиевскую площадь. У Синего моста Вета увидала неуклюжее здание из серого гранита и спросила:
— А что это?
— Бывшее германское посольство, — пояснил Лева. Теперь у них здесь консульство. Посольство — в Москве.
Они перешли мост, повернули на Гороховую, остановились перед угловым домом с яркой вывеской «Вена»…
Они сидели в прокуренном зале, пили пиво из высоких белых кружек, высасывали белое мясо из раковых шеек. В таких заведениях Вета раньше никогда не бывала, и ей здесь нравилось. Лева пытался изображать завсегдатая. Он захмелел, стал громко читать Блока:
Лида Файнберг пила мало, но курила беспрерывно, прикуривала папиросу от папиросы.
— Я не люблю пива, — призналась она.
Вета заметила, что Лева уже сильно пьян. Ей захотелось домой.
— Может, пойдем домой? — спросила она Лиду.
— Сейчас пойдем, — ответила Лида. Вот только докурю.
Они оделись.
— Надо облегчиться, — сказала Лида и повела Вету в довольно грязный туалет. Дверей в кабинках не было.
— Не бойся, я тебя посторожу, — сказала Лида.
Они пошли на трамвайную остановку. Ветер усилился.
Когда переходили Мойку, Вета заметила, что вода сильно поднялась.
Лида прочитала: