Ленинград, Тифлис… - страница 37
— Один плацкартный до Тифлиса.
Потом дала телеграмму отцу:
«Приезжаю послезавтра. Вета».
…В Первом отделе Марк заполнял бесконечную анкету: «Место рождения… социальное происхождение… служил ли в Белой армии… состоял ли в партиях… был ли исключен из рядов ВКП(б)…» Поставил число, расписался, передал в окошечко с надписью «Отдел кадров». Кадровик в синих нарукавниках внимательно прочитал анкету, поставил в нескольких местах птички.
— Вам позвонят.
Окошечко закрылось.
Прошло не меньше двух месяцев, прежде чем в дверь к Марку постучал Мишенька:
— Тебя к телефону!
В трубке металлический голос сказал:
— Вы должны явиться в завтра в 9.00 по адресу… Пропуск выписан…
Марка сразу провели в кабинет Кребса.
Кребс запер дверь на ключ, подошел к Марку вплотную и спросил свистящим шепотом:
— Почему вы не сказали, что вы из дворян?
Марк смутился:
— Карл Иванович, но вы не спрашивали…
Кребс расхохотался:
— Правильно, не спрашивал… Решил, что вы — закавказский пролетарий…
Кребс сел за стол и с удовольствием закурил трубку.
— Имел малоприятный разговор с чекистами… Мне сказали, что я устраиваю здесь дворянское собрание… Я ведь и сам… из баронов… Одним словом, за вас поручился.
Марк чувствовал себя неловко…
— Я виноват…
Кребс выпустил струю ароматного дыма.
— За это не извиняются… Думаю, мы сработаемся…
С этого дня у Марка началась трудовая жизнь. В институте он перевелся на вечернее отделение.
Лаборатория, куда определили Марка, занимала небольшой флигелек в глубине сада, чуть поодаль от синего дома. В лаборатории их было человек двадцать — инженеров, техников и чертежников. Марк был там самым молодым.
Сперва к нему относились настороженно, даже насмешливо. После того, как раза два он сделал толковые предложения, отношение к нему стало меняться к лучшему. Марка зауважали, когда выяснилось, что он знает языки. Помимо французского, которому Марка в детстве обучили швейцарские бонны, Марк свободно читал по-английски. Как-то к ним в лабораторию пришел Кребс с толстой папкой в руке.
— Нужно заказать перевод.
— Можно я посмотрю, — сказал Марк. Взял из папки статью и стал переводить «с листа».
— Молодец, — сказал Кребс, — через неделю попрошу подготовить реферат…
Лаборатория, в которой работал Марк, была в ведомстве РККФ — рабоче-крестьянского Красного флота. Эта лаборатория разрабатывала чувствительные акустические приборы, они должны были засекать на большой глубине вражеские подводные лодки. Такие исследования проводили все морские державы, и везде эта работа считалась секретной. В той папке, которую Кребс передал Марку, на некоторых статьях не было выходных данных. Марк догадался, что их раздобыла разведка.
Для работы над переводом Марку выделили особую конторку. В конце дня все бумаги и черновики нужно было сдавать в Первый отдел. Там их тщательно нумеровали, подшивали и скрепляли сургучной печатью.
В июне Кребс взял Марка с собой в Кронштадт. Нужно было испытать прибор в море.
Марка поселили во флотской казарме, выдали тельняшку, морскую робу, пилотку. Тральщик отваливал от стенки на рассвете, когда над водой поднимался холодный туман. Пока корабль бороздил воды Маркизовой лужи, Марк сидел с прибором в носовом отсеке, следил за показаниями осциллографа, прислушивался к дроби морзянки в радиотелефонах. Выходил на палубу к вечеру, смотрел, как солнце медленно опускалось за невидимый горизонт.
…Аборт Вете делал старый приятель Жоржа — доктор Абрамянц в гинекологической клинике Тифлисской горбольницы. На всякий случай ей заготовили справку: «гражданка Дадашева оперирована по причине обострения хронического аппендицита».
Операция прошла благополучно, без осложнений. В больнице Вета пролежала еще неделю. В Тифлисе было очень жарко, в палате открыли все окна. Соседки по палате непрерывно что-то ели и судачили о домашних делах.
Вета ни с кем не разговаривала. Лежала неподвижно и, не отрываясь, смотрела в окно. Во рту у нее было сухо, и ей все время хотелось пить. Учебу она решила бросить и в Ленинград больше не возвращаться. Но и в Тифлисе оставаться она не могла. «Куда-нибудь уехать… Может, в Москву…» Она вспомнила «Трех сестер» и улыбнулась: «В Москву! В Москву!»