Ленинград, Тифлис… - страница 38
Наконец, ее выписали. Она натянула на себя смятое платье, посмотрела в зеркало. «На кого я похожа… Бледная немочь… Одни глаза…» Вета медленно спускалась по лестнице. У нее дрожали ноги.
Когда она вышла в вестибюль, со стула встал высокий молодой человек. Вета его не узнала — в вестибюле было темно. Молодой человек подошел к ней и позвал ее:
— Вета. Это я — Лилиенталь…
— Господи, Левушка! — Вета прижалась лицом к Левиному плечу и громко зарыдала.
Лева прожил у них неделю. Его поселили в бывшем кабинете Жоржа. Вета водила Леву по Тифлису, показала Авлабар. Два раза они были в Грибоедовском театре.
Однажды, когда они были одни, Лева сказал как бы невзначай:
— Бум назначил твой доклад на октябрь.
— Какой доклад? — не поняла Вета.
— Доклад об армянской поэзии. Бум говорит, это — замечательная тема.
Вета помолчала.
— Ты знаешь, Лева, я решила бросать институт…
Лева вскочил и забегал по комнате.
— Не смей так говорить, Вета! Ты — самая одаренная из всех нас… Ты самая, самая…
Лева опустился на колени и стал целовать Ветины руки.
— Вета, я очень прошу тебя! Вета, выходи за меня замуж…
Лева положил голову Вете на колени, а она стала гладить его вихрастые светлые волосы…
…А в сентябре, в Ленинграде, Вета вышла замуж за Данилу. Он появился в ее комнате рано утром. Вошел без стука. Вета была в постели.
— Одевайся. Поехали.
— Куда? — спросила Вета.
— В ЗАГС.
Вета сама удивилась своему спокойствию.
— Ты опоздал, Данила. Я уже обещала Леве.
Данила сел на кровать. В руке у него что-то блеснуло.
— Если ты не согласишься, я перережу себе вену.
— Режь! — крикнула Вета.
Из руки Данилы фонтаном брызнула кровь.
— На помощь! — изо всех сил завопила Вета, бросилась к двери, стала колотить в нее кулачками и босыми ногами.
Комната наполнилась людьми. Катя Гросс наложила на руку Данилы жгут. Смертельно бледный, Данила лежал на Ветиной постели и тихо постанывал…
…Свадьбу праздновали у Годлевских — в большой столовой. Как всегда, закусок было мало: всего две миски с салатом. Зато питья — водки и шампанского — хоть залейся. Гостей было много, и все время подходили новые. Был почти весь курс из зыбовского института, к вечеру появился Бум. Были художники — друзья Данилы. Часам к двенадцати пришли балетные — в Мариинке закончился спектакль.
Марк пел чувствительные романсы, подражал популярному тенору Николаю Печковскому. Лилиенталь пришел с большим букетом, произнес длинный и запутанный тост, потом бросил букет, закрыл лицо руками и убежал в ванную. Гости кричали: «Горько». Данила обнимал Вету за плечи и целовал. Губы у Данилы были сухие и горячие.
Вета смеялась, целовалась, танцевала, и ей все время казалось, что все это не с ней, что она где-то далеко и смотрит на себя со стороны. И все люди здесь, на ее свадьбе, были не настоящие, а ряженые, и обыденные вещи приобрели особый смысл. «Наверное, это и есть отстранение, — подумала Вета, — как у Шкловского…»
Большие часы в столовой пробили двенадцать, открылась дверь и вошла Акуба. Поцеловала Данилу, перекрестила Вету. Вета никогда не видела Акубу так близко: скуластое лицо, нос с горбинкой, большие серые глаза. Бум протянул Акубе бокал с водкой, она выпила водку залпом и разбила бокал об пол.
Заиграла музыка, кто-то из балетных подхватил Акубу, и они стали танцевать. Акуба изгибалась всем телом.
Музыка замолчала.
— Прочтите нам что-нибудь, — попросил кто-то Акубу.
— Я не читаю своих стихов, — ответила Акуба и поправила сбившуюся прическу.
Стало тихо и кто-то произнес:
Балетный встал перед Акубой на колени, протянул ей цветы.
Дверь распахнулась, и в комнату вошел высокий, очень худой человек с недобрыми глазами. Подошел к Акубе, схватил ее за руку.
— Ты пьяна, идем домой.
Акуба сжалась, свет в ее серых глазах потух.
— Я сейчас, Сереженька, я сейчас…
Сереженька вырвал из рук Акубы цветы, стал рвать их и разбрасывать по паркету.
…Медовый месяц Вета провела в Публичной библиотеке — готовилась к докладу. Первый раз с ней пришел Лева Лилиенталь. Показал ей свое любимое место — стол у окна в литературном зале. Проводила там Вета целые дни — приезжала к открытию, к девяти утра, уезжала, когда уже темнело и в Екатерининском саду зажигались фонари.