Ленинский тупик - страница 10

… Не знаю, не знаю такого! — ярился комендант, оттирая своей впалой грудью Нюру к выходу.

Где-то за мостом взрывали мерзлую землю. Оконные стекла позванивали. И вдруг грохнуло совсем рядом:

— Уйди, верченый!

Обломком скалы обрушилась на них дворничиха Ульяна с железным скребком в руках. Гренадерского роста, белый, нагольный полушубок подпоясан арматурной проволокой, — видно, никакой ремешок не мог стянуть ее расплывшейся, в полтора обхвата, фигуры.

Нюра испугалась. Вот-вот эта шумная тетка опрокинет их с Шураней на землю, затопчет Шураню своими кирзовыми, в дегте, сапогами.

Комендант метнулся в сторону, с Ульяной, он знал, шутки плохи. С той поры, как она появилась в общежитии строителей, отпала надобность в милицейских патрулях. Даже схватившегося за нож уголовника, который поступил на стройку ради прописки, тетка Ульяна обезоружила, взмахнув ломом точно пикой. Грубоватый альт тетки Ульяны не сразу дошел до сознания Нюры:

— Где ошиблась, милая?

Этот вопрос в общежитии строителей никогда не задавали из праздного любопытства. И он вовсе не звучал оскорбительно. Здесь знали, что такое безотцовщина. Не об одном носившемся по коридорам ребенке женщины, случалось, говаривали между собой:

— Старшенький?.. Это я ошиблась, когда строили Вокзальную… А твой?

— На Новоокружной.

И хотя многие женщины стали матерями с радостью, порой и не рассчитывая на замужество или даже отвергая своих женихов, оказавшихся «несамостоятельными», все равно они отвечали, как было принято в неписаном нравственном кодексе общежития. Но Нюра от такого вопроса вскипела, как от пощечины.

— Нигде я не ошиблась!

— А где отец? — тетка Ульяна кивнула на мальчика. — В деревне покуда?

— Тут он! На стройке!

Тетка Ульяна оперлась на скребок, как сторож на ружье. — И не стретил тебя?! Как его имя-звание?

Нюра потупилась. Она еще в поезде решила — не жаловаться. Никому! В любви указа нет. Только Шуру ославишь.

Тетка Ульяна не дождалась ответа, вздохнула сочувственно.

— А твоя фамилия как?.. Ка-ак! Староверова? Да ты никак с Александром-то Староверовым в законе? — Голос ее отяжелел, точно сломленный усталостью: Староверов слыл будущим зятьком Чумакова, начальника конторы…

— Что с ним? Живой он?

Ульяна ответила рассеянно:

— Да живой он, живой, что ему, шалому, сделается.! — Подхватив Нюрин чемодан, она повела ее по сырым каменным ступеням к себе в подвал.

Она жила подле котельной, в комнате, перегороженной занавеской из кумача. На долю Ульяны приходились треть окна и половина эмалированного, тарелкой, абажура над занавесью. Потолок по ту сторону занавески: был в угольной копоти, над Ульяниным углом — побелен. Нюра заметила это, и тетка Ульяна растолковала угрюмо, что сосед у нее Силантий, он у Александра старшой, бригадир, значит.

Шураню уложили в качку, которую притащила откуда-то Ульяна. Качка выглядела заслуженной, похоже, ее передавали как эстафету.

— Ты с Александром, значит, в законе? — вернулась к своему Ульяна, ставя на стол все, что у нее было: салаку, кружок колбасы, оставленный на утро.

Нюра отрицательно качнула головой, однако по лицу ее видно было, что этому она вовсе не придает значения. Подумаешь!

Тетка Ульяна присела к столу, разглядывая вспотевшую от чая Нюру.

Нюра нацепляла салаку на вилку медлительными застенчивыми движениями, Вторую руку, с хлебом, она не решалась класть на накрахмаленную белую скатерть, держала на весу, под подбородком. Кожица на кончиках пальцев, видать, от ежедневных постирушек была дряблая, сморщенная. Пальцы худющие, просвечивают. Как у конторской.

«Не обратать ей Александра. Нет…»

Но Нюра отвечала на вопросы с маху. Будто не слова — кирпичи укладывала:

— Поступить на работу — делов-то! Замуж выйти? Не дождется!

«А может, обратает…»

Потом тетка Ульяна и Нюра стояли на пощадке трамвайного прицепа, рассеянно глядя на желтоватые, с грязными подтеками окна. Ульяна в пуховой шали, которой она украшала себя лишь в церковные праздники. Нюра в резиновых ботах Ульяны и в зеленой шляпке с пластмассовым слоником, которую Ульяна одолжила у соседей за занавеской. Шляпку на Нюру надели едва ли не силой, содрав с ее головы старенькие, мятые платки.