Лепрозорий - страница 52

Ящерица смолкла и только плакала, обняв колено. Тихо. Совсем неслышно. Уставившись в сапоги охотниц и ангелов. Она видела, что Люция отходит от нее. Чувствовала, как та становится за спиной. Ожидала удара, но даже не могла пошевелиться, защитить себя от боли, сберечь внутренности. Оцепенела.

Люция присела над Алисой, осторожно развернула за плечо и подняла. Подперев снизу коленкой, перекинула руку ящерки через плечо, уложила ноги ровнее, стараясь не потревожить голень, наливающуюся изнутри кровью. И медленно пошла сквозь толпу крылатых.

— Куда ты несешь меня? — просипела Алиса, чувствуя под пальцами плотные мышцы Люции, ощущая, как они плавно тянулись под курткой, когда крылатая перехватывала ее поудобнее.

— В госпиталь, — Люция не смотрела на ошарашенных ангелов, вдруг забывших о своей ненависти к охотницам. И они расступались перед ней, трусливо прятали глаза, шептались за спиной. Никто не посмел упрекнуть или обвинить гарпию, никому не хотелось на место Алисы.

— Но почему? — прошептала Алиса, прижимаясь щекой к плечу крылатой. Чувствуя исходящую от нее силу, уверенность и спокойствие.

— Потому, что ты впервые ударила меня.

Паутина рассыпалась, и Ева удивленно посмотрела на черные пальцы, тонущие в полумраке столовой. В голове словно щелкнуло. Крохотное сомнение устроилось поудобнее в мыслях и прошептало — «Люцифера человечнее всех, кого ты встречала». И Ева поверила.

Нет ни рая, ни ада, о сердце мое!

Нет из мрака возврата, о сердце мое!

И не надо надеяться, о мое сердце!

И бояться не надо, о сердце мое!

Ева размотала новую паутину, но не знала, что спросить.

Ее покойный господин редко распалялся на комплименты женщинам, считая тех бесполезной тратой денег для империи — наравне с мужчинами получали и оружие, и одежду, но вряд ли их служба стоила таких затрат. И оттого признание из его уст было особенно ценно. Его заслужили только три женщины, одна из которых умерла столетия назад. Он даже хранил старый потрепанный портрет, на котором была изображена по-своему красивая дама в багряном кимоно — лицо было выбелено, чайные кошачьи глаза смотрели с прищуром, а алые губы были изогнуты в усмешке. Но больше всего Еву в женщине поразило то, что в пышной прическе из черных волос сидел паук — маленький, с блюдце, дикая тварь. Женщину Мерур звал не иначе, как Госпожа, и ничего про нее не рассказывал. Он и не показывал портрет никому, только запирался в своей галерее и созерцал — Ева лишь однажды подглядела за ним в паутину.

Вторая женщина тоже была из рода кошек. Но ее портрета не было, Мерур разве что спьяну вспоминал истории о ней и сумбурно пересказывал скорее даже для себя, чем для гостей. Он звал ее кошачьей принцессой.

И третьей была маршал империи. Он считал ее символом победы, усмехался — «Не белый голубь приносит мир, а дикая гарпия!». Мерур часто думал о ней, мало говорил, но иногда выходил в сад и тоскливо ходил по каменным дорожкам, гладил старые скамейки, повторяя под нос «Мур. Мур. Мур». Быть может, скучал, может, жалел, но никогда не забывал. Быть может, бойкая крылатая девочка в ее паутине, повторяющая его имя – на самом деле и есть та самая маршал, дикая гарпия?

Ева поняла, что хотела узнать. Мерур уже не сумел бы ничего рассказать, но паутина могла все. И провидица зажмурилась, сосредоточившись на вопросе. Люлю из прошлого не сильно-то походила на нынешнюю Люциферу, вот только почему? И провидица складывала паутину виток за витком, пока та не задрожала и не окунула паучонка в прошлое.

Ева увидела измученную девушку, подвешенную за крылья и руки к потолку. Усыпанную, как бисером — иглами и паутиной трубочек. Знала, но не верила, что это — Люция. Уже седая, с такой же пепельной кожей. Лица было не видно из-за спутавшихся волос. На запястье алело клеймо — оплавленная кожа отблескивала цифры — сто восемь.

Грот вокруг походил на лабораторию — Люция висела в свете кристальных ламп. Два ряда длинных столов уходили от нее к другим стенам. Небольшая трибуна с целой кучей рычагов и переключателей стояла у двери, за ней сидел мужчина в замызганном белом халате. Раскосые кошачьи глаза с тоской глядели на отражавшуюся в дальнем зеркале лаборантку — девушку с белоснежными кошачьими ушами и таким же хвостом, выглядывающим из-под чистого и выглаженного халата. Она скрупулезно разводила из фиксаналов растворы и делала пометки в пожелтевшем журнале.