Лепрозорий - страница 78

На обеих сторонах медальона было по портрету. Слева была сама Химари, ее Ева узнала сразу же — кошка как будто и не изменилась, лиловые глаза смотрели с равнодушием, но в улыбке чувствовалась мягкость и, вместе с тем, гордость. Волосы были зачесаны в хвост, шею и плечи скрывал плотный ворот белого кимоно. На правой стороне был изображен кот. Резкие скулы, аккуратно очерченные губы, тонкий нос, высокий лоб. Паучонку он не нравился. Было в его тяжелом взгляде то, что заставляло Еву чувствовать себя маленькой и беспомощной. Сила? Гордость? Кот был так не похож ни на одного мужчину, которого она встречала. И белые полосатые уши на макушке даже не придавали его образу очаровательности. А темно-фиолетовое кимоно казалось слишком строгим. Неужели Химари могла любить такого человека? Мужчину, чей снисходительный взгляд заставлял паучонка ежиться? Был ли он с ней таким же высокомерным, как на крохотной картине?

Ева защелкнула медальон и аккуратно вернула в сумочку. Решено, она смастерит для Люции безделушку, когда-нибудь фурия вспомнит паучонка и, быть может, улыбнется. Девчушка села на край кровати и принялась выплетать меж пальцев кружева паутины.

***

Ева сидела нос к носу с тигром и заглядывала ему в глаза. Он казался ей кем-то большим, чем дикая кошка. Во взгляде читалось необъяснимое; смутное чувство терзало девочку, но она не могла разобрать шепот интуиции. В голове не было ничего, кроме гулких шорохов и, вместе с тем, пустоты.

Она не знала. Но паутина — знала все!

И Ева, подобрав под себя ноги, отложила недоплетенный браслет для фурии и принялась расплетать паутину нить за нитью. Коснулась рукой теплого носа зверя и продолжила. Виток за витком. Клетка за клеткой, узел за узлом. Тигр прищурился и даже припал на задние лапы, словно готов был прыгнуть, если что-то пойдет не так. А Ева плела так быстро, как умела лишь она — растянув призрачные нити между мизинцами и большими пальцами, а остальными шевеля с такой скоростью, выкладывая узор, что не разглядеть ни малейшего движения.

И вот паутина была голова. Идеальная, ровная. Засеребрилась и потухла. Не рассыпалась, не смялась. Потухла. И Ева заорала от ужаса, бросилась прочь, сбивая руки и ноги. Отползла в самый угол, подальше от зверя, и взвыла. Сердце ее колотилось, казалось, в самой голове. Гулко. Громко. Больно.

Никто, никто на свете не мог закрыть Еве глаза. Никому, ни одной твари не удавалось лишить ее дара. А тигр — словно воздвиг нерушимую стену, с вышины которой паучиху окатило кипящим маслом.

Она беззвучно кричала, забившись в пыльный угол. Паутина тухла лишь на мертвых.

Провидица понимала, что это не простое совпадение, и не каприз паутины. Ведь тигр был жив. Еву брала злость — как он мог обмануть паутину?! Ее душил страх — кто он, что смог?

А зверь изучающе смотрел на нее, медленно водил хвостом по смятой кровати. Щурился и заглядывал в бездонные глаза.

Ева вдруг поняла, что перед ней — чудовище. Тигр послан их убить, именно поэтому он не пустил ее в свое прошлое, оставив лишь иллюзию смерти — она бы разгадала все его планы. Провидица хотела снова расплести паутину на пальцах, но руки дрожали, а сама мысль, что он сожрет ее, если она узнает правду — пугала до глубины души. И Ева качалась, обняв ноги. Вперед-назад, вперед-назад. Ждала, что будет. Лишь бы, лишь бы фурия спасла ее! Забрала, обняла, укрыла! Она придет, обязательно придет!

Тигр шелохнулся, и Ева залезла за штору, дрожа всем телом. Он спрыгнул с кровати, и она вцепилась в пыльные портьеры, что было сил. Мягкие лапы ступали бесшумно, но Ева понимала — он идет к ней. Зажмурила все восемь глаз, ожидая смерти.

Фурия, пожалуйста, спаси.

***

— Химари, скажите, а где ваша лепра? — осторожно поинтересовалась Люция, отнимая от бедра опустевший инъекционный шприц. Конфитеор медленно разливался по венам, и гарпия терпеливо прощупывала спину, пытаясь определить, как скоро придется увеличить дозировку лекарства.

— Лепра? — Химари искоса глянула через плечо и, снова подняв полы кимоно, зашагала по вырубленным в скале ступенькам.

— Я заметила, что вам не интересны лекарства, — Люция спрятала стеклянный пузырек в мешок за спиной и встала. Идти предстояло еще столько же, а бесконечные повороты в толще горы ее уже утомили. Здесь было слишком тесно, под ногами – слишком скользко.