Лесные качели - страница 27

Еще он звонил по телефону, то есть всегда по одному и тому же номеру. Вначале он только слушал голоса и вешал трубку. Он не любил телефон и не доверял ему. В жизни Егорову редко приходилось им пользоваться. По долгу службы ему полагался квартирный телефон, и, разумеется, ему часто звонили, особенно Глазков, который буквально все свои жизненные вопросы регулировал по телефону. Глазков звонил в часть, и в магазин, и в ателье, и в прачечную, и в баню, и в жилконтору, даже свои романы он подчас регулировал по телефону. Нет, Егоров так и не научился полностью использовать это нехитрое приспособление. Ему всегда казалось легче сходить куда надо и все как следует разузнать и разведать. Поселок был невелик. Но теперь, в Ленинграде, он не мог пойти в этот дом. Он звонил почти каждый день. Подходила чаще женщина с усталым, но энергичным голосом. Иногда подходил мужчина — голос у него был помягче. Мальчик не подходил ни разу, и Егоров догадался, что тот находится где-нибудь на даче или в санатории.

Однажды, когда в его квартире никого не было, он осмелился начать разговор.

— Здрасте! — выпалил он, поспешно представился и обозначил цель своего звонка.

Последовало долгое прерывистое молчание, он слышал, как она дышала на другом конце провода. Он ждал.

— Нет, — энергично ответил недовольный женский голос. — Вы не туда попали.

Он не успел ничего сказать, гудки отбоя опередили его.

На другой день он снова набрал тот же номер и сразу же заявил, что он звонит по тому же вопросу и точно знает, что номером он не ошибся.

Опять последовало долгое напряженное молчание.

— Это не его сын, я ему об этом много раз говорила, — голос был глухой, но по-прежнему безнадежно твердый и холодный.

Через несколько дней он снова позвонил. На этот раз она тут же узнала его и сразу же раздраженно и грозно закричала в трубку, что не хочет знать никакого Глазкова, что он и так ей дорого обошелся и она не позволит, чтобы он калечил жизнь ее сыну.

— Он погиб, — сказал Егоров. В трубке что-то дрогнуло, она поперхнулась и закашлялась.

— Я всегда знала, что он плохо кончит. Но сын не его, и вам его видеть не следует, — медленно и раздельно произнесла она.

Егоров сказал, что позвонит в следующий раз и будет звонить до тех пор, пока не увидит мальчика.

— Оставьте меня в покое! — закричала она. — Когда мы поженились, я была в положении. Я его предупреждала, но он сказал, что это не имеет значения. Для него ничто не имело значения. Он вообразил, что ребенок его, и ничего не хотел знать.

— Благодарю вас, — перебил ее Егоров. — Я лучше позвоню в другой раз.

В следующий раз он сказал этой женщине, что, если она не хочет, он не станет говорить мальчику ничего лишнего, но поглядеть на него он должен, он это обещал Глазкову, и выполнит обещание во что бы то ни стало.

Женщина сдалась. Она согласилась на встречу, дала адрес, и Егоров записал его.

— Приходите в четверг, — нетерпеливым тоном назначила она. — В семь часов… Нет, лучше в три… Словом, приходите, когда хотите. Только если не застанете меня дома, не обижайтесь, я не располагаю своим временем. Если не застанете, можете подождать. Там всегда кто-нибудь толчется.

Ему открыла женщина средних лет.

— Егоров, — он поклонился и протянул руку.

Она внимательно на него взглянула, чуть заметно кивнула и крепко пожала протянутую руку.

Квартира была солидная, в старом доме. Большая кухня, куда хозяйка пригласила Егорова, была оборудована по последнему слову техники и вся сверкала кафелем и никелем. Полки и стены украшали изящные модные безделушки. Было много кухонных приборов и техники непонятного Егорову назначения. Даже хлеб она резала на этакой маленькой гильотине.

Он пришел утром, и это было ошибкой. Встреча поначалу производила удручающее впечатление. Эта красивая женщина спросонья была вялая, апатичная и долго не могла сосредоточиться. Все время что-то рассеянно искала и не находила, брала предмет и тут же забывала, куда его положила, постоянно хмурила лоб, точно стараясь припомнить что-то важное и значительное, но ничего не вспоминала; досадливо шуровала кухонными принадлежностями и все никак не могла заварить чай, потому что ее постоянно вызывали к телефону… Она была так мучительно рассеянна, что поначалу Егорову казалось, что в доме произошло какое-то горе или большой скандал. Но потом он понял, что это ее обычное утреннее состояние, состояние предельного нервного истощения. Так выглядят люди с глубокого похмелья. Егоров от смущения взял грубоватый тон, и, следуя этому тону, он напрямик предложил в случае нужды сбегать за пивом. Но тут же смутился и забормотал что-то невнятное.