Летело окно, распустился тюльпан - страница 3

Сказал это маленький старик — затем неожиданно сильно взмахнул своими большими белыми крыльями — и улетел в ясно-небо.

Тогда все, кто был во дворе, очень обрадовались, потому что точно узнали, что ангелы есть на свете.

Инфузория

Автор напоминает уважаемому читателю, что в реальной России действует мораторий на смертную казнь, а значит, история с пистолетом есть вымысел.

Облака жили-были в небе, а Федя на земле, и он их не замечал. Не по причине зрения, но малого ума, с которым родился. Однако, что было не дано уму, далось мускулам, кулакам и росту. А, если учесть Федин взгляд из-под узенького лба в морщинках, — то вот вам и разбойник с большой дороги. Глянешь на него и подумаешь: самое место ему в тюрьме, и больше нигде в этом мире.

Так что наконец-то он в тюрьму угодил. Там он впервые увидел искусство: пейзаж на журнальном вкладыше.

А до этого события он с суровым видом, от которого народ жался к обочинам тротуара, бродил по станице и ночью крал из курятников яйца.

На рожон не лез. Пока хозяева услышат шум в курятнике, прибегут, а его уже нет, и куриного урожая тоже.

Но один пьяный дед подсмотрел его в курятнике; встав у двери, дед бесстрашно и крайне бестактно изъяснился на просторечии.

Огромный вор испугался, стукнул того кулаком по лбу и убежал.

Его поймали и приговорили к расстрелу.

— За что это? — басом удивился Федя. — Я его только кулаком.

— А кулак больше дедовой головы, — пояснил судья. — Убийца несчастный!

И вот Федя в одиночной камере увидел искусство. Когда тюремщики втолкнули его в камеру, то он упал лицом как раз на журнальный вкладыш на полу.

Федя покосил глаза и увидел, что его лицо лежит на берегу. А у берега течёт синь-река, не глубока — не широка, а за рекой — берег другой. Там горы далёкие, вершины высокие, лугами цветущие, высо́ко зовущие.

А на ближнем берегу росла трава, и на ней лежало Федино недоразвитое лицо, прежде не знавшее живописи и облаков.

Он потянулся рукой в реку, и та потекла вокруг руки, а Федя удивился, что как просто бывает искупать руку в синей реке. И теперь его ладонь, как остров из загорелого жилистого камня посреди воды.

Тут какая-то букашка поползла по берегу, а затем и через реку, запросто, будто по суше.

Она переползла воду и скрылась за горами в дырочку под унитазом.

Дырочка была ещё меньше букашки, и та потрепыхалась, протискиваясь. Федя спокойно наблюдал её трепыхания.

Встав утром с кровати, он опять увидел её. Теперь она ползала в унитазе по гладкой стенке и, заметив человека, замерла.

Феде стало интересно, живая ли она теперь. Он тронул её пальцем. Букашка испугалась, хотела вылезти, но стенка была слишком гладкой.

Тогда он очень осторожно взял её кончиками толстых пальцев и положил на пол у дырочки.

Она опять притворилась неживой, и он нарочно отошёл. Тогда она ожила и скрылась в дырочку.

— Инфузория… — басом подумал Федя. Он помнил из школы про какую-то козявку, и теперь решил, что, наверное, это она.

Реку с берегами и остальным миром он приклеил над серой кроватью, рядом с иконкой. Перед иконкой полагалось каяться каждому смертнику, но Федя ничего этого не понимал.

Он подолгу стоял и смотрел на реку.

День смотрел, два смотрел, иногда водя по ней пальцем, купая его в реке.

А на третий день в окошко под потолком так ярко засветило солнце, что оно попало и на пейзаж, и на иконку.

И он тогда подумал: что же это такое ценное, если накрепко приклеено рядом с синей рекой?

И он вгляделся в ясные глаза, а они — со скорбью и любовью следили за ним; в какой бы угол он ни отходил, они смотрели как раз на него — со скорбью и любовью.

Федя знал, что на иконке Спаситель, но кого и как Он спасал, не знал Федя.

Однажды он подошёл к Спасителю близко и напрямую спросил в ясные очи:

— Ты взаправду меня любишь?

А Спаситель только смотрел и не говорил, но Федя ещё не помнил такого случая, чтобы кто-нибудь и когда-нибудь на него, Федю, смотрел так внимательно и уважительно, что дыхание дрогнуло в груди.

Потом пришёл низкорослый батюшка с портфелем, исповедать и причастить. Скромно войдя, он перекрестился на Образ над кроватью.

А Федя его как увидел — замер.