Летело окно, распустился тюльпан - страница 5
Надзиратель с палкой вошёл, проскрипев дверью.
— Не наступи! Чем бы её угостить?
Надзиратель разглядел козявку на полу, захохотал и ушёл, громыхнув дверью. Потом все тюремщики, вплоть до врача и начальника тюрьмы, заглядывали через дверное оконце и хохотали.
Однако на следующее утро один пожилой охранник зашёл в камеру и сказал:
— Ну-ка, какая она?
Федя постучал ногтем о дырочку. Букашка вылезла и забралась Феде на ладонь.
— Ух ты, ручная, — улыбнулся пожилой. — Правда, что ли, инфузория?
— Она…
Пожилой вынул из кармана фляжку с молоком:
— Редко какая тварь не пьёт молока.
Охранник налил на полу несколько капель. Букашка ткнулась в молоко и стала пить. Охранник и Федя склонились над ней, прислушиваясь, как она тихо хлебает. Другие охранники зашли, спросили:
— Вы что?
— Даже инфузории пьют молоко, — сказал пожилой охранник, покровительски глядя на крохотное, беззащитное создание, и улыбался очень хорошо: почти как Федя.
Охранники во главе с пожилым стали приходить в камеру ежедневно — на завтрак, обед и ужин. Даже жильцам других камер за хорошее поведение позволяли заглянуть. Федя с пожилым кормили букашку молоком, и все, затаив дыхание, слушали, как она тихо хлебает.
— Надо же, — рассуждали охранники и зэки. — Такая кроха, а тоже — питается.
После отбоя Федя брал инфузорию на подушку. Иногда среди ночи она заползала ему на лоб или в ухо.
— Тебе приснился плохой сон? — шептал ей Федя. — Не бойся, я тебя в обиду не дам…
Вот однажды ночью она стала едва слышно для человеческого уха кашлять и чихать.
— Э-эй! — позвал Федя пожилого охранника.
Пожилой убедился, что волнения не напрасны. Он привёл тюремного врача.
Тот выслушал её через фонендоскоп и заявил:
— Простыла. Вот порошок, добавлять в молоко.
— Безобразие! — воскликнул охранник. — Почему в камере такая холодина?
— Обычная, — ответил Федя.
Пожилой охранник осторожно, чтоб той было чем дышать, укрыл букашку носовым платком со своими инициалами.
— Много лет назад — совсем недавно, — когда я пошёл в тюрьму на мою первую вахту, мне этот платок жена вышила, — сказал охранник. — Поправится наша инфузория, куда она денется.
На неё Федя дышал, согревая. Приходил батюшка с пирожками и улыбался, глядя на инфузорию, на Федю и охранников.
— Ты это… — очень попросил Федя. — Чтобы было доброе чудо…
И она выздоровела.
Молоком теперь её кормило всё заведение, включая начальника тюрьмы.
— Самая малая букашка — творение Божие, достойное уважения, любви и заботы! — сделал открытие начальник. — Так что тут такое дело, Федя, что завтра по расписанию твоя очередь на расстрел…
Федя растерялся. И батюшка. И зэки с охранниками.
Всю ночь батюшка на коленях в свете лампады молился на Лик у реки, и послушному Феде так велел. И Федя окончательно простил всех людей, которые его обидели, включая родителей.
А инфузория мирно спала на его стриженной голове, потому что ничего не понимала в жизни.
Утром солнышко осветило Лик и реку с берегами да горами. И специально для Феди из соседнего района приехал маленький старик с большим пистолетом.
— Я пятый год без выходных и отпуска! — пожаловался он, входя в скрипучую дверь. — Представляете? Я у них один на весь край! Молодёжь работать не хочет, ей бы занятие почище, а зарплату побольше. Обидно, некому опыт передать. Вот сейчас немного поработаю — и в следующий район на старом «газике». И никаких мне премий, почти на голом энтузиазме!
— Простите, что вот из-за меня… — пробормотал Федя.
— Ладно. Ты молодец, что крупного сложения, не промажу. Ну, парень, где тут у вас тёмный подвал?
Священник и Федя крепко обнялись. Федя поцеловал солнечный Лик на стене в щёку и окунул ладонь в синюю реку. Затем священника в щёку поцеловал. Затем снял с головы инфузорию и, велев ей, чтоб слушалась батюшку, передал ему на попечение.
— Ничего не бойся! — горячо шептал священник, держа Федю за руку. — Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное. Блаженны плачущие, ибо они утешатся…
— Да я не боюсь…
На ступенях вниз он не отставал от узника, держа за руку.
— Не положено, — намекнул старик.
— Блаженны кроткие!.. — надрывно от горя и радости воскликнул священник. — Блаженны чистые сердцем!..