Лето в Бучалках - страница 10

Часа два меня искали, звали. А я сидел съёжившись и молчал. Наконец меня нашли, вытащили. Я с удивлением убедился, что никто о моём скверном поступке не знает. Значит, няня Буша никому не сказала, значит, она добрая как ангел. Я прибежал в её комнату, бросился перед ней на колени и неистово, со слезами раскаяния начал просить у нее прощения. А она меня начала гладить и ласкать, да ещё угостила молочными тянучками. которые варила весьма искусно и постоянно держала у себя разлитыми по тарелкам...

У нас в доме задавали обед для многих гостей. Ещё накануне в курятнике поднимался гвалт и переполох. По указанию Веры Никифоровны Ваня Кудрявый гонялся за одним, за другим, за третьим и уж не помню, за каким цыпленком; я бросался ему на помощь. В свежевыбеленной кухне повар Степан Егорович точил ножи. Вычищенные бузиной медные кастрюли сверкали. Все в доме двигались быстрее, озабоченней. Нам, детям, свежевымытым, чистеньким, строжайше запретили возиться в песке и со щенятами. Утром в кухню явились дополнительные помощники; один из них сел вертеть специальную кадушку-мороженицу.

Гости приезжали после посещения ярмарки. Неизменно являлась орловская барыня — бабушка Женя Писарева с сыном и невесткой, приезжали незнакомые мне помещики с женами, епифанские чиновники. А Оболенские считали ниже своего достоинства связывать свои визиты с ярмаркой; они иногда к нам приезжали, но в будние дни.

И неизменно прикатывали троюродные братья моей матери — дядя Ваня и дядя Петя Раевские [Иван Иванович Раевский был только помещиком, а его брат Петр Иванович также и врачом; возле своего дома он построил больницу, в любой час дня и ночи ездил к больным, о его благородной деятельности до сих пор помнят.] со своими жёнами и многочисленными детьми. Все они — и взрослые, и дети — были чересчур шумные, разговаривали самоуверенно, очень громко, сдобными, характерными только для Раевских голосами.

Мальчиков Раевских моя мать всегда мне ставила в пример: они никогда не ревут, не капризничают, не обижают младших сестёр, они храбры, слушаются родителей. А после революции, когда я начал учиться, ко всем их достоинствам добавилось: они не лентяи и даже по собственной охоте в свободное время решают задачи. Вот дураки!

Что подавалось на обед, какими соусами и подливками изощрялся повар Степан Егорович, чтобы показать во всем блеске свое кулинарное искусство, я не помню; но не забыл традиционное бучальское мороженое — земляничное, малиновое, черносмородинное. Оно изготовлялось в виде разноцветных шариков размером с небольшие яблоки и подавалось не на тарелках, а на листьях с того древнего клена, что рос перед окнами отцова кабинета.

После обеда взрослые оставались разговаривать, а дети высыпали наружу и перед домом начинали играть. Я до сих пор помню разудалую считалку, которую мы переняли от Раевских:

А жизнь в Бучалках продолжалась. Наступила грибная пора. Очень любила собирать грибы няня Буша. Она брала меня с собой, и мы отправлялись с корзинкой в Молодой сад, грибные места хорошо знали.

Там и сям росли посаженные моей матерью лиственницы, все они носили имена — Красавица, Раскидистая, Безверхушечная, еще как-то. Под ними росли маслята. Зеленели небольшие березовые рощицы — Первые Березки, Вторые Березки, Третьи Березки. Там мы находили свинушки, волнушки, изредка подберезовики.

Ездили мы за грибами и в недальний лес Арcеньевский, там в ельнике росли рыжики. Чаща была такая густая, что иногда приходилось ползти на животе. Ключница Вера Никифоровна эти рыжики солила в кадушках, их отправляли в Москву, и зимой за обедом после маленькой серебряной чарочки водки ими закусывали мой отец и гости-мужчины...

Источник: http://zhurnalko.net/=detskie/pioner/1989-07