Летопись 1. Крылья черного ветра - страница 13
— Уходи, — выдохнул он, наконец.
— Идем со мной. Тогда Эру не сможет помешать тебе.
Лицо Ауле мучительно исказилось:
— Уходи, — хрипло выдохнул он. — Я прошу тебя. Я еще приду к тебе, приду, только уходи сейчас.
Мелькор покачал головой:
— Ты никогда не придешь. А когда мы снова встретимся…
Он отвернулся и повторил глухо:
— Когда мы снова встретимся…
— Уходи! — крикнул Ауле.
Теперь он сидел на земле, стиснув голову руками, раскачиваясь из стороны в сторону. Потом поднялся, и, Мелькор увидел его пустые глаза. Голос Кузнеца был ровным и безжизненным:
— То, что противоречит Замыслам Единого, не должно существовать.
Он поднял руку.
— Остановись! Если ты сделаешь это, тебе больше никогда не услышать голос Арты… Выслушай меня, я умоляю!
«Силой ничего не сделать, нельзя… Насилие рождает зло. Он должен понять!..»
— Не нужно бояться, слышишь? Поверь мне, никто не может запретить творить. Но если ты начнешь разрушать, оправдывая это тем, что — так велел Эру, грань добра и зла исчезнет для тебя. Останется только воля Эру, и ты воистину станешь слепым орудием в руке его… И ты перестанешь быть Творцом! — яростно выдохнул Мелькор.
— Замолчи… я не должен слушать тебя! Уходи! Слышишь, уходи!
…Огонь рванулся из трещин в земле, и через несколько минут на месте долины было только озеро пламени — как воспаленная рана. И показалось Ауле — то ли вздох, то ли стон самой земли услышал он.
А потом наступила оглушительная тишина.
И Кузнец спрятал лицо в ладонях, не в силах вынести взгляда Мелькора, потому что в глазах Крылатого не было ничего, кроме боли и жалости.
…И все же где-то есть она — долина Поющего Камня. Люди Востока рассказывают о ней, и были Эльфы, видевшие ее и слышавшие Песнь Камня. Впрочем, предания Эльфов не говорят об этом. Но отголосок памяти живет в имени эльфийского королевства Гондолин — Земля Поющих Камней…
…И все-таки еще один раз Мелькор пришел к Валар. К Валиэ Йаванне. Она встретила его настороженно.
— Выслушай меня, — попросил Мелькор. — Вы хотите создать мир, не знающий смерти?
— Да. Волей Единого будет этот мир цветущим садом, и прекрасные животные будут бродить под сенью деревьев… — мечтательно улыбнулась Кементари.
— Допустим. Не знающие смерти, звери будут плодиться и размножаться, и очень скоро, поверь мне, им перестанет хватать пищи. И что тогда?
Йаванна вздохнула:
— На это есть Великий Охотник Ороме…
— Верно. Охота — отрада и забава для него, он не знает усталости… И все же — вряд ли ему удастся управиться со всем зверьем. А потом — вон, видишь двух оленей? Как ты думаешь, которого из них убьет Ороме?
— Не знаю.
— Я тебе отвечу. Того, кто сильнее и быстрее: какая же радость в том, чтобы затравить слабого и больного зверя? Слабый — оставит потомство; выживут — слабейшие из слабых, а это вырождение.
— Да… — растерянно протянула Йаванна.
— А если попробовать по-другому?
— Это — как?
Существо, вышедшее из-за деревьев по неприметному знаку Мелькора, двигалось мягко и бесшумно, плыло над землей; только мышцы перекатывались под мягкой серебристо-серой в темных мраморных разводах шкурой. Зеленые глаза, казалось, мерцали собственным светом: снежный барс.
— Красив?
— Да… какое чудо… — восхищенно вздохнула Валиэ.
Мелькор усмехнулся:
— Только ведь он не травкой питается. Ему нужно мясо, чтобы выжить. Смотри, какие клыки!
— Какой ужас, — Йаванна отшатнулась.
— Не более, чем забавы Ороме. Только этот убивать будет не ради забавы. Столько, сколько нужно, чтобы выжить самому. И в первую очередь — слабых и больных. Выживет тот, чьи ноги крепче, а дыхание чище, чье сердце бьется ровнее — чтобы уйти от погони. Выживет тот, чье зрение острее, а слух тоньше — он вовремя заметит врага. Выживет тот, чьи рога острее, а копыта тверже — он сумеет защитить себя. И хищник, что не сумеет подкрасться к добыче или догнать ее, не сможет существовать. Равновесие.
— Но… это жестоко!
— Снова говорю тебе: не более, чем забавы Ороме.
— И ты хочешь, чтобы такие жили везде?
— Нет. Такие — в горах; в лесах и на равнинах — совсем иные.
— Ты… ты жесток! Да, да, жесток! Ты хочешь привести в мир смерть!
— Смерть и жизнь — две стороны бытия. Смерть сама придет в мир. Впрочем, уже пришла. Ни вины, ни заслуги моей в этом нет. Неужели ты не видишь?