Летопись 1. Крылья черного ветра - страница 14

Йаванна резко поднялась:

— Замолчи. Уходи отсюда. Я не хочу тебя слушать.

Мелькор тоже встал:

— Я прошу тебя, подумай. Выслушай…

— Я жалею, что позволила тебе говорить. Уходи прочь! Верно говорят о тебе: ты — враг, безжалостное слепое зло!

— Ты увидишь сама, что я говорил правду, — глухо ответил Мелькор.

— Я не желаю ничего видеть! Уходи! Уходи, слышишь?!

…Люди сюда не придут — в ночную землю вечных льдов, в бессмертное царство холода, куда он ушел, измученный болью Арты. Живого и юного мира, который Валар усмиряли, переделывая по воле и замыслу Эру. Просто словно острый клинок рассекает тело ребенка. Он пытался говорить — его не слышали. Он пытался показать им — вот, смотрите, ведь мир — есть, он ждет лишь прикосновения ваших рук, вы же рвете живое… Они не видели. Он говорил — вы убиваете вашу песню, ведь это музыка — ваша музыка! Они не понимали. Он умолял — кому — в угоду, чему — в жертву приносите вы ваши замыслы, святая святых ваших душ?! Они ожесточились против него. Война, в которой не было победителей. И у него почти не осталось сил.

Сюда не придут и Валар — к горам на границе царства зимней ночи. Только Венец в небе: семь — осколки льда, одна — светлое пламя.

Хэлгор — Ледяные горы. Хэлгор — горький лед. Хэлгор, печаль.

Горы, венчанные башнями — словно высечены изо льда вечной ночи. Это позже первое убежище Черного Валы назовут Утумно; сейчас о нем не знает никто, и в одиночестве бродит он по подземным залам. Снова — один.

Они стали созданиями его одиночества — те, кого позже северяне назовут Духами Льда. Он дал им плоть морозного тумана и крылья метели, одеяния из мерцающего ледяного пламени и холодные звезды глаз, кристальную чистоту мысли и голоса, похожие на шорох хрупких льдинок и звон заледеневших ветвей. Все-таки они были похожи на людей, хотя и облик, и сущность их были иными.

Если Духам Льда ведома любовь, должно быть, любили они своего создателя. Они редко появлялись в его обители — чаще он приходил к ним, и странный мерцающий мир, который творили они и частью которого были, дарил ему недолгие минуты покоя, и не так мучило одиночество.

Они были мудры и прекрасны. Но они не были людьми.

Велико могущество Валар, но и бессмертные могут устать от трудов своих. Потому было так: собрал Король Мира Могучих Арды и рек им:

— Подобно тому, как сотворил Единый Айнур, что были плодом мысли Его создадим и мы ныне помощников себе, и будут они частью разума Великих. И как Айнур — орудия в руке Единого, призванные вершить волю Его, так и они станут орудиями в руках наших, и наречется имя им — Майяр. Да станут они слугами и учениками нашими, народом Валар. Пусть же сотворит каждый себе Майяр по образу и подобию своему. И вложил мне в сердце Эру, что это деяние будет угодно Ему, и даст Он жизнь твореньям нашим, как некогда дал Он жизнь Айнур.

И стало по слову его.

«Вы будете учениками моими, но не слугами мне, и будете вы иными, чем я — ибо зачем создавать подобие свое, свое отражение, тень свою? Ночь Эа даст вам разум, Арта даст силу, и я дам вам душу. Да откроются сердца ваши Песне Миров, да увидят глаза ваши красоту Мироздания. Радость ваша станет моей радостью, и боль ваша — моей болью, ученики мои: разве может быть иначе?..»

Старший Майя открыл глаза и, увидев лицо склонившегося над ним — прекрасное, мудрое и вдохновенное — улыбнулся, потянувшись к Крылатому, как ребенок. И Вала, улыбнувшись в ответ, положил руки на лоб и на грудь ученика. Майя сомкнул веки.

«Часть разума моего, часть силы моей, часть сердца моего — ученики мои…»

…Оглушающая волна чужой ненависти обрушилась на него, сбила с ног, швырнула в воющую воронку стремительной пустоты, лишая сознания и сил. Он перестал видеть и слышать, он терял себя; он не помнил ни что было с ним, ни сколько длилась эта пытка. Только когда это все кончилось, тьма мягко коснулась его пылающего лба, и звезды взглянули ему в лицо…

— …Ты более всех претерпел от Врага, о Великий Кузнец; пусть же ныне создания Врага станут слугами твоими, дабы его же оружием поразили мы его. А может быть, с помощью этих существ сможем мы проникнуть в мысли Мелькора, в мрачные глубины замыслов его, ибо эти существа суть часть разума его.