«Летучий голландец» российской интеллигенции - страница 9
[курсив автора. — Н.Д.]»[64]…
На прочитанное Ленин отозвался статьей «О значении воинствующего материализма» (12 марта 1922 г.), где в заключение высказал мысль о том, что «рабочий класс в России сумел завоевать власть, но пользоваться ею еще не научился, ибо, в противном случае, он подобных преподавателей и членов ученых обществ давно бы вежливенько препроводил в страны буржуазной „демократии“. Там подобным крепостникам самое настоящее место»[65].
И далее, как известно, события развивались именно по этому, ленинскому, сценарию. Но лишь спустя два месяца, 19 мая 1922 г., В. И. Ленин в письме к Ф. Э. Дзержинскому даст точную инструкцию:
«Обязать членов Политбюро уделять 2–3 часа в неделю на просмотр ряда изданий и книг, проверяя исполнение, требуя письменных отзывов и добиваясь присылки в Москву без проволочки всех некоммунистических изданий. Добавить отзывы ряда литераторов-коммунистов <…> Собрать систематические сведения о политическом стаже, работе и литературной деятельности профессоров и писателей»[66].
Надо сказать, что в течение этих двух месяцев на международной арене произошли некоторые позитивные сдвиги в сторону признания легитимности советской власти: всеевропейскую конференцию в Генуе, созванную по российской инициативе, потрясла сенсация: 16 апреля в Рапалло был подписан договор между Советской Россией и Германией, который взаимно аннулировал прошлые экономические претензии государств друг к другу, устанавливал нормальные дипломатические отношения и предусматривал статус «наиболее благоприятствуемой нации» в торговых связях между ними. Не главным, но значимым в данной ситуации следствием этого договора стало появление возможности для будущих изгнанников ехать не в Сибирь или Якутию, а за границу, в Германию. Очень может быть, что решение о том, что делать с крамольной интеллигенцией, созрело вместе с осознанием советским руководством этой возможности.
Однако есть сведения, что идею высылки за рубеж «старой» интеллигенции Ленин вынашивал задолго до событий 1922 г. В апреле 1919-го его интервьюировал американский журналист Линкольн Стеффенс, приехавший в Россию с миссией Уильяма Буллита[67]. На вопрос о красном терроре Ленин ответил, что
«он [террор] причиняет вред революции и внутри, и за пределами [страны], и мы должны понять, как избегать его или контролировать или управлять им. Но нам следует знать о психологии больше, чем мы знаем сейчас, когда идем сквозь это безумие. Ведь он [террор] служит цели, которая этого заслуживает. <…> Нам следует выдумать какой-нибудь способ избавиться от буржуазии, аристократии. В процессе революции они не дадут нам совершить никакие экономические изменения, на которые они не пошли бы до ее начала; следовательно, от них надо избавиться. Я лично не понимаю, почему мы не можем напугать их, не прибегая к убийствам. Конечно, они опасны вне [России] так же, как и в пределах [ее], но эмигранты не так вредны. Единственное решение, которое я вижу, — это, имея угрозу красного террора, сеять страх и позволять им бежать. <…> Абсолютную, инстинктивную оппозицию старых консерваторов и даже твердых либералов следует подавить, если собираетесь привести революцию к ее цели»[68]
После того, как все, кто мог и хотел из России бежать, оказались в эмиграции, а международная обстановка начала меняться в отношении советского государства к лучшему, пришло, видимо, время всерьез задуматься о судьбе «инстинктивной оппозиции», широко представленной в советском обществе «старой» интеллигенцией. И первым шагом в разработке операции по административной высылке стало выдворение за рубеж в январе 1921 г. группы арестованных анархистов и меньшевиков[69].
Будет буря…
Инструкцией Ленина Дзержинскому начинается собственно операция по высылке интеллигенции. Важнейшей частью в подготовке этой акции стало рецензирование небольшевистских изданий. Критика в адрес идейных противников появлялась на страницах коммунистической прессы и раньше. Теперь каждое официальное издание 30–40 % своего объема стало посвящать такого рода критике.