Лейтенант Бертрам - страница 10

— Ты хоть иногда вспоминаешь, как мы первый раз с тобой встретились? Это было в воскресенье. Йост привел тебя с собой. Мы сидели в саду, пахло ясменником…

Бертрам отчетливо вспомнил этот день, впрочем, он хранил в памяти все свои маленькие победы, и тогда он был очень горд доверием майора. Он видел его перед собой: изуродованный глаз за моноклем, сломанный грубый нос, губы в шрамах.

— Ты говорила ему, что пойдешь купаться? — спросил он, вспомнив акробатические номера Йоста над пляжем.

Да, говорила. Хотела тем самым спастись от самой себя. Но вместо ответа она спросила:

— Он видел тебя?

— Нет, он не мог меня видеть.

Они лежали рядом, на солнышке. Лишь изредка открывали глаза и смотрели на небо или на море.

— Идем! — предложила вдруг Марианна. — Наверху можно будет перекусить. Я проголодалась.

Перед домом они замедлили шаги, взгляды их встретились. Волны горячего воздуха накатывали на дюны.

— Я люблю тебя, — упрямо, почти враждебно сказал Бертрам.

Марианна шла впереди него.

— Зачем ты мне это говоришь? Я и так знаю.

Сперва Бертрам, как будто готовый к поражению, пожал плечами, но потом положил руку ей на плечо, словно отстаивая свою власть, и твердо произнес:

— Я всегда буду это повторять.

Она не шелохнулась. Только смотрела куда-то вдаль, на море, ждала, что на горизонте появится силуэт моноплана Йоста.

Потом она задрожала, как знойный воздух над пляжем.

Они одновременно протиснулись в узкую дверь. Тела их соприкоснулись. В комнате было темно, жарко, пахло сухим деревом.

Марианна притянула Бертрама к себе. Когда она обняла его, он закрыл глаза, а она открыла.

Два раза она гнала его прочь и оба раза только крепче прижимала к себе.

— Останься, слышишь, или я умру.

А потом — он подумал: как здесь душно и затхло, — она попросила:

— А теперь действительно иди, мой милый.

Она целовала его руки и грустно смеялась.

Бертрам присел на ступеньку крыльца, прислушиваясь к тому, как она медленно одевается и как звучат ее короткие шаги по деревянным половицам. Дверь была только притворена.

— А сколько тебе, собственно, лет? — спросила она из-за двери.

— Двадцать четыре, — крикнул он через плечо. Совсем рядом с ним по ступенькам ползало целое войско больших лесных муравьев. Он отодвинулся в сторону.

— Много у тебя было женщин?

Он подумал: я вел себя слишком неумело, и пристыжен-но молчал.

— А скажи, — Марианна хотела все узнать, — тебе нравится быть офицером?

— Конечно.

— Почему?

Что за вопрос! Готового ответа у него не было. На службе он, разумеется, ответил бы сразу. Для самого себя у него ответ тоже был наготове. Но с женщиной, груди которой он только что целовал, тело которой прижимал к себе, он не в состоянии был говорить о «версальском позоре» или о том, что «необходимо восстановить мировое значение Германии». Это были слишком высокие слова. Но и о другом тоже немыслимо было говорить вслух — о честолюбивых планах, о желании отличиться, о жажде «чести и славы».

Надо было бы все это как-то свести воедино, думал Бертрам. Но не находил нужных слов.

Марианна подошла к нему сзади и погладила по лбу. Он откинул голову. Над ним, в обрамлении кудрявых светлых волос — лицо Марианны. Ее слегка выступающие белые зубы прикусили алую нижнюю губу.

— Ты и сейчас еще любишь меня? — тихонько спросила она.

Когда они, поев, устало брели вдоль пляжа, небо было завешено желто-серыми воздушными шарами облаков, скрывавших солнце.

Оба молчали.

Бертрам заметил, что взгляд Марианны то и дело устремляется к морю. Оттуда должен был вернуться Йост. И все-таки он чувствовал, что она ждет от него каких-то слов, но не знал, что сказать.

Марианна спрашивала себя, как же теперь будет, и ей до слез было жалко, что кончилась эта чистая и нежная игра с Бертрамом. А вдруг я забеременею, испугалась Марианна. Она чувствовала себя одинокой и потерянной. Песчаная почва уходила у нее из-под ног. Все стало зыбко.

Перед тем как расстаться, Бертрам схватил ее руку, но она сразу вырвалась и убежала.

Удивленный и слегка задетый, он смотрел ей вслед, потом оправил мундир и пошел к аэродрому.

Часовой у ворот отдал ему честь. Со стуком упали первые тяжелые капли дождя. На деревянной наблюдательной вышке, на верхушке которой рвался к юго-западу конусный ветроуказатель, часовой как раз натягивал плащ. Последние машины спешно загоняли в ангары, двери за ними автоматически задвигались. Все, кроме одной, той, что была открыта для машины Йоста.