Либерия - страница 40

— А что я ему скажу?

— Скажи ему, что он — гондон. Да не волнуйся ты! Не так страшен негр, как его малюют...

Гена усмехнулся своей шутке и бросил окурок на землю.

— Слушай, Гена, одолжи сигарет, — попросил я. — В счет зарплаты.

— Да не вопрос, бери! — ответил Гена, идя в дом. — В джипе несколько пачек валяются.

Я остался стоять на крыльце, охваченный волнением и тревогой. Я представления не имел, как себя вести с директором охранного агентства... Он же все-таки начальник!

Я никогда не представлял себя в роли начальника. Разве что начальника своего ноутбука — диктатора файлов AVI и MP3, властелина компьютерных игр, тирана форумов и блогов. А в настоящем, невиртуальном мире я обычно занимал позицию, скажем так, ироничного наблюдателя. То есть того, кто сам ничего не делает и не говорит, но едко и с удовольствием критикует других. Конечно же, я успешно придумывал разные навороченные обоснования своей жизненной позиции, но истинная причина заключалась в том, что я боялся ответственности, людей и вообще реальности.

Моя музыка была скорлупой, которой я отгородился от внешнего мира. В тепличных условиях современного мегаполиса я мог бы прожить в этом яйце всю жизнь, отрешенно разглядывая свое отражение и блики собственных иллюзий на его белоснежных стенках. Но теперь скорлупа покрылась трещинами и начала рассыпаться у меня на глазах, и мне нечем было прикрыть свою наготу. Все, что я знал и умел, оказалось совершенно бесполезным. Гигантский незнакомый мир нависал надо мной громадными тяжеловесными глыбами, а я сидел перед ним хилым новорожденным птенцом, который бестолково хлопал своими синеватыми голыми крылышками и пугливо щурился на солнечный свет.

Охваченный приступом мучительной беспомощности и тревоги, я стоял на крыльце, сжав зубы и вцепившись побелевшими пальцами в парапет. На меня и раньше время от времени накатывало такое состояние — особенно когда мне приходилось оказываться в центре внимания или самостоятельно принимать решения, а порой и просто так, без видимых причин. Неспешное ежедневное чередование обыденных происшествий вызывало у меня неврозы и агорафобию. От невинных бытовых бесед соседей по транспорту или новостей по ТВ у меня начинались головокружение и тошнота. Я чувствовал себя комфортно только наедине с собой или на сцене; все остальное время я ощущал себя рыбой на горячем песке, тоскливо дожидаясь времени, когда я мог наконец остаться один, включить ноутбук или взять в руки гитару. Вот и теперь: вроде бы все было в порядке, физически мне в данный момент ничего не угрожало, но меня прямо-таки трясло от ужаса и отчаяния.

И вот теперь обычные лекарства — музыка, компьютер и одиночество — стали для меня недостижимой роскошью. Это была совершенно иная, незнакомая, непонятная ситуация. Напрасно я искал внутренним взглядом какой-нибудь новый источник энергии, который мог бы служить основанием для оптимизма и жизненным стимулом. Вряд ли кому-то здесь захочется слушать мои душераздирающие песни — пожалуй, африканцам они покажутся нелепыми. Собственно, как я буду их исполнять — хлопая в ладоши? Я не удивился бы, если бы в этой стране не оказалось ни одной гитары. Доступа к интернету у меня не было, значит, описать свои приключения в каком-нибудь блоге у меня тоже не получится. Даже аву в соцсетях не обновить! Я умер и оказался на том свете. И теперь мне совершенно ничего не хотелось. Мертвые ведь тоже, наверное, ничего не хотят? Мне срочно нужно было найти что-нибудь, к чему можно было бы стремиться — иначе оставалось только упасть на бетонное крыльцо и начать разлагаться. Что бы это могло быть, с учетом обстоятельств? Разве что искупаться в океане — погрузиться как можно глубже в темную прохладную соленую воду и больше никогда не выныривать... Я смотрел в пространство и кусал губы, пытаясь проглотить горячий комок, который трепыхался и дрожал у меня в горле.

В этот момент я почувствовал прикосновение к своей ноге; вздрогнув от неожиданности, я отпрянул в сторону. У крыльца стоял худой африканец в форме охранника, почтительно подняв ладони кверху.