Лифт - страница 7
Он молча курит, а я смотрю не его профиль в отражении лунного света. Он достаёт бутылку Егерьместера и молча протягивает мне. Подруга копошится на кухне, собирая ужин из объедков вчерашнего дня.
Мы просто пьём и вздыхаем. Наверное, у него тоже был тяжкий день.
Я снова думаю о том, что мы все на дне и мне хочется плакать. Зачем во мне ещё остались эти ебучие остатки морали.
Егерь начинает давать в голову. Я понимаю, что всё не так плохо. Я думаю о том, чтобы найти работу, но не знаю, что выбрать между проституцией и торговлей наркотиками. Эта мысль начинается казаться мне всё более реальной.
Он давится едой.
- Бабы не умеют готовить. Они фигачат этот быдляцкий майонез во все продукты. Как эту днину вообще можно жрать.
Тарелка летит в открытое окно.
- Тупой кусок вагины, - шепчет он.
Его сексизм не знает границ. Она терпит его, только потому что он приносит бухло. Он теперь единственный из нас работает.
- Я трахаю её, только когда хочу опуститься на самое днищное дно. Кажется, в её ****е забыли трактор.
Она молчит и жрёт. Как же эти люди сейчас отвратительны мне. Я не понимаю, почему мы друзья, почему лежим в одной постели? Спим и жрём вместе. Даже срать ходим в один сортир. А туалетной бумаги уже неделю нет…
Мне становится смешно от этих мыслей.
Он зарывается в ноутбук. Она молча убирает остатки салата с пола.
- Моя мексиканская шлюха, - шепчет он почти ласково.
В этот момент на его красивом, но безэмоциональном лице проскальзывает подобие улыбки.
- Я знаю, почему у тебя плохо с женщинами…
Он с интересом смотрит на меня.
- Потому что ты их презираешь. Поэтому ты никогда не станешь альфачом. Бабы любят тех, кто их любит. Они как кошки. Чувствуют силу и независимость. Но от тебя веет ненавистью, поэтому я тебя не хочу.
Моя телега кажется мне речью больной феминистки, но это действительно так. Я не знаю, как можно ложиться под таких козлов. Но что-то привлекательное в нём всё же есть.
Мы допиваем егерь. Она делает вялую попытку поиграть с его членом под одеялом.
- Отстань, я устал. Я сегодня уже два раза подрочил дома. А вчера **** свою Принцессу.
Мне хочется пошутить про пол принцессы, но шутка остаётся в моей голове.
Она льнёт ко мне. У неё бездумный взгляд животного, которое просто хочет случки. Я могу ей это дать, как настоящий альфач я милосердна. Я считаю, что можно трахать любых женщин. Я трахаю её пальцами не раздеваясь.
Он бесстрастно смотрит на наш секс.
- Я почитаю тебе Бродского, - говорит он. – Бабы же любят Бродского.
- Я люблю Гумилёва.
И он читает мне моё любимое стихотворение про трамвай. А я думаю о том, что он гей, потому что надо быть совсем бездушной скотиной, чтобы спокойно читать, когда рядом ебутся две девушки.
- Я смотрю на секс, как смотрят балет, - говорит он, закончив читать. – Я писатель, я должен передавать все грёбаные краски этого мира.
Она просит сунуть в неё пустую бутылку от Егеря. Меня заводят подобные забавы. Всё, что касается доминирования и причинения боли – по моей части. Будь у меня член, я бы совала его во всех подряд.
Я почти не слышу её стонов. Мне наплевать на её оргазм. Я совсем не хочу её ответных ласк. Я так устала и затрахалась. Когда-то я играла на бас-гитаре, с тех пор у меня сильные пальцы. Я могу пороть её на автомате.
Кончив, мы заваливаемся смотреть фильм. Моя голова попадает аккурат в его подмышку. Это немного стремает. А он мнит себя хозяином гарема, которому лень даже сношать своих женщин. И мы не его женщины, мы ему не принадлежим, как никто в этом мире не принадлежит никому.
Мне больно смеяться. У меня болит диафрагма и низ живота. Моя ночная скачка с басистом не прошла даром. Я думаю о том, чтобы подрочить. Но я не столь маргинальна, чтобы делать это прилюдно, глядя в тупой фильм Кевина Смита. Я засыпаю под бормотания монитора.
Я пропустила окончание фильма. Проснулась только когда она начала ****еть по скайпу с Германом.
- Хочешь, я покажу тебе сиськи! – сказала она.
- Я не ценитель бидонов. Я фанат анорексии, - говорит он.
- А я нашла в квартире твои волосы. Они липнут к полу и стенам.
- Только не вздумай ворожить меня.