Линия Периферии (СИ) - страница 12
Каждый вдох давался чрезвычайными усилиями, а ноги, налившиеся свинцом, отказывались повиноваться, словно во сне. Да, должно быть, ей снился кошмар. Иначе как можно было объяснить то, что её комната оказалась окутана разноцветным, меняющим форму пламенем? Ничего такого просто не могло быть. Вот, снова клонит в сон… скоро всё должно было закончиться.
— Лия! — внезапный окрик ножом вонзился в череп, сопровождаясь сильнейшей головной болью.
Мысли сбились в кучу, словно в безумной эстафете, силясь занять место соперника любой ценой и закономерно провоцируя ещё больший хаос, но вскоре её дыхательные пути частично адаптировались к воцарившейся тяжести, и происходящее начало проясняться.
Она лежала в своей кровати, всё так же укрытая знакомым с раннего детства махровым одеялом. Вокруг бушевал огонь, самое настоящее пламя, вопреки первому впечатлению — вовсе не собиравшееся менять свой цвет, а едким, токсичным туманом оказался заполонявший комнату дым. Лия резко спрыгнула с кровати, чтобы осмотреться, и тут же пожалела об этом, чуть не потеряв сознание на том же месте. Её дом действительно горел. Это не была иллюзия или сон — это была самая что ни на есть неопровержимая истина, ежесекундно подтверждаемая жаром, непереносимым дымом и ноющей болью в груди. К счастью, Лия была достаточно смышлёной, чтобы держать в голове правила пожарной безопасности, и, едва совладав с трясущимися руками, закрылась платком, прижимаясь к полу. Настолько, насколько это было возможно, не теряя в скорости передвижения — летучие смеси, державшиеся на высоте, были куда менее опасны у поверхности. Голова продолжала гудеть, а к горлу то и дело подкатывали рвотные спазмы — видимо, она уже успела хватануть достаточно этой дряни. Адреналин, хлынувший в кровь, вскружил голову, как никогда раньше, и Лия, игнорируя мешающиеся перед глазами растрёпанные волосы, рванулась к охваченному пожаром столу, резким движением вырвав внутренний ящик с её личной заначкой. Схватив перевязанную пачку купюр, она наскоро запихала её в одежду и буквально выпрыгнула из комнаты — всё менее, чем за десять секунд. И, как только она оказалась в гостевой, то поняла, что до этого момента всё ещё находилась в полудрёме, не в силах совладать с нагрянувшей за ней реальностью.
Она не была в своём доме. Тихого деревенского поместья, в котором она провела всё своё детство — уже не существовало. Все её воспоминания обратились в пепел и невзрачные, дымящиеся руины, ничуть не напоминавшие то, чем они, казалось бы, были ещё вчера. Оставались ли в посёлке ещё выжившие — было неизвестно.
Лия не видела боевых действий своими глазами — сразу после того, как её отца увели ворвавшиеся в дом, не прекращающие сквернословить солдаты — вся семья Дюбуа укрылась в бункере, в мирное время использовавшимся в качестве винного погреба. Две недели они провели в страхе, инстинктивно щурясь при каждом ударе, сотрясавшим потолок, и, когда первая волна бомбардировок иссякла — Лия, вырвавшись из рук пытавшейся удержать её матери, выбежала наружу. Сцена, тогда ею запечатлённая, навсегда отобьётся в памяти девушки нестираемым шрамом, и уже тогда она начнёт замечать, что постепенно теряет связь с реальностью, не в силах заполнить образовавшуюся в душе пустоту. Чувство, о котором ребёнок не должен был знать, будет годами разрушать её изнутри.
Припасы постепенно истощались — хотя убежище, подготовленное её отцом, было весьма надёжным — семья её не сильно выходила за рамки среднего класса, являясь, к тому же, многодетной. Будучи первым ребёнком, Лия помнила их первые годы на новом месте — времена, когда отец, по выработанной привычке, откладывал некоторые накопления на обустройство убежища, постоянно его обновляя, но потом появились её братья, и семья уже просто не могла себе этого позволить.
Никто не ждал войны, никто даже не мог предположить, что эти земли могут оказаться центром грязнейшей из политических интриг. Вспыхнувшая война застала всех врасплох, и посёлок оказался целиком отрезан от внешнего мира. Жилые территории попали под неограниченный комендантский час, радио глушилось, а густой лес то и дело вспыхивал от непрекращающихся авианалётов. Никто не понимал, что происходит, а отец отказывался говорить, уверяя, что боевые действия должны были пройти мимо них.