Лишь - страница 20

подвох). Все это напоминает ему страшилки о заброшенных домах с заспиртованными мозгами, глазными яблоками и отрубленными пальцами в баночках, которые он с извращенным наслаждением слушал в детстве.

– Скажите, Артур, – говорит организатор, пока их ведут по рыбному царству. – Каково это – жить с гением? Как я понимаю, вы познакомились с Браунберном в далекой молодости?

Разве фраза «далекая молодость» не запрещена законом? Во всяком случае, когда ее говорят тебе?

– Да, – отвечает Лишь.

– Он был удивительный человек, шутник и весельчак. Любил подразнить критиков. Их школа была бесподобна. Как они радовались жизни! Они с Россом вечно пытались друг друга переплюнуть, такая у них была игра. С Россом, Барри и Джеками. Они были шутники. А ведь известно, что нет ничего серьезнее, чем шутник.

– Вы знали их?

– Я их знаю. Я читаю о них курс лекций под названием «Поэзия Срединной Америки», где под «Срединной Америкой» подразумевается не Америка средних умов и маленьких городов и не Америка середины века, а срединная, сердцевинная, глубинная Америка.

– Звучит весьма…

– Артур, вы считаете себя гением?

– Гением? Себя?

Его замешательство принимается за отрицательный ответ.

– Мы с вами встречали гениев. И знаем, что мы не такие. Каково это – жить, зная, что ты не гений? Зная, что ты – посредственность? По-моему, это худшая из мук.

– Я думаю, – говорит Лишь, – что между гением и посредственностью есть что-то еще.

– Но Вергилий об этом не упоминал. Он показал Данте Платона и Аристотеля в языческом раю[24]. А что же меньшие умы? Каков наш удел? Неужели адское пламя?

– Нет, – говорит Лишь. – Литературные конференции, только и всего.

– Когда вы познакомились с Браунберном, вам было сколько?

Лишь опускает взгляд на бочку соленой трески.

– Двадцать один год.

– Я повстречал его в сорок. Это очень поздно. Но мой первый брак распался, а тут вдруг – юмор и фантазия. Великий был человек.

– Он еще не умер.

– О да, мы его приглашали.

– Он прикован к постели, – говорит Лишь, и в его голос наконец закрадывается холодок рыбного отдела.

– Это был ранний список. Должен сказать, Артур, у нас для вас чудесный сюрприз.

Встав у одного из прилавков, гид обращается к группе:

– Перец чили – визитная карточка мексиканской кухни, которая была признана объектом всемирного культурного наследия ЮНЕСКО. – Она указывает на корзины с сушеными перцами различной формы. – В остальных странах Латинской Америки их мало употребляют в пищу. Вы, – она поворачивается к Лишь, – вероятно, едите их чаще, чем чилийцы. – Один из друзей Артуро кивает – он родом из Чили. Кто-то спрашивает, какой перец самый острый, и, перекинувшись парой слов с продавцом, гид указывает на банку с крошечными розовыми перчиками из Веракруса. Они же самые дорогие. – Хотите продегустировать приправы с чили? – Ответом ей – дружное «Sí!». Далее следует состязание, нечто вроде конкурса по орфографии с разными уровнями сложности. Они по кругу пробуют приправы, начиная с самых слабых и постепенно переходя к самым острым. С каждой ложкой Лишь все больше краснеет; на третьем раунде выбывает организатор. Отведав приправу из пяти видов перца, Лишь объявляет:

– На вкус как чоу-чоу моей бабушки.

На всех лицах написан шок. Чилиец:

– Что вы сказали?

– Чоу-чоу. Можете спросить у профессора Ван Дервандера. Это такой соус с американского юга, с кусочками овощей. – Организатор молчит. – На вкус почти как бабушкино чоу-чоу.

Чилиец прыскает в кулак. Остальные еле сдерживаются.

Лишь окидывает группу взглядом и пожимает плечами.

– Конечно, ее чоу-чоу было не таким жгучим…

На этом плотину прорывает; согнувшись пополам, молодые люди завывают от хохота, в глазах у них стоят слезы. Продавец взирает на эту сцену с приподнятыми бровями. А юноши не унимаются, продлевая веселье наводящими вопросами. Как часто Лишь пробует бабушкино чоу-чоу? Меняется ли его вкус на Рождество? И так далее. Поймав сочувственный взгляд организатора, Лишь понимает, что в испанском, должно быть, имеется какой-то предательский омоним. Он снова чувствует горечь приправы во рту. Еще один ложный друг…