Лишний человек - страница 52

стр.

Он двигался к лестнице, ведущей на галерею — абсолютно бесшумно, с чисто звериной прытью и осторожностью. Достигнув лестницы, он пропал из поля зрения Великаши. Но один лишь неосторожный шаг, самый слабый шум в напряженном безмолвии…

— Ружье, которое в первом акте висит на стене, в последнем должно выстрелить, — неожиданно подал голос Ваня.

Его попытка привлечь внимание не удалась, Великаша не шелохнулся и не посмотрел в его сторону. Но зато и в противоположную сторону не посмотрел. Алекс шагнул на галерею. Теперь Великаша может почувствовать легкое сотрясение пола и понять, что он тут не один.

Сёма вдруг покачал головой.

— Нет, не надо. Не делай этого. Послушай… нет!

Он со своей стороны пытается отвлечь Великашу… Да нет, он же говорит это Алексу! Но тот ведь все равно не понимает по-русски. Впрочем, слово «нет» он уже знает. А заговорить с ним по-английски Сёма не может, это сразу его выдаст.

— Не надо так волноваться, — Великаша был спокоен, никакого нервического возбуждения. Спокоен и доволен, он знает, что он делает и зачем. — Сейчас все кончится. Я тебе обещаю. Это просто…

Мелькнула рука с ножом, на этот раз удар был точным и сильным, и тяжелое тело повалилось на Алекса, подмяв его под себя, и должен был грохнуть нечаянный выстрел, но выстрела не было, только крики и чей-то пронзительный визг. Там, наверху, еще шла борьба, и Саша, который стоял ближе всех к лестнице, добежал туда первым. Что-то полетело вниз — ружье… И вслед за ним, перевалившись через перила, на пол мешком обрушилось окровавленное тело.


Он умирал по-настоящему, как человек, без всяких фокусов. Он еще хрипел и давился, и сведенные судорогой пальцы намертво вцепились в Сёмину руку.

— Врача? Скорую? — Саша машинально вытер перепачканные кровью ладони о штаны и полез за телефоном.

— Вызывай. Они не помогут уже, но… вызывай, — Сёма пытался нащупать пульс на шее умирающего.

— Они позвонят в полицию, — тихо сказала Вера. — Это ведь убийство.

Саша замер. Потом поднял глаза на Алекса, который послушно отдал ему нож и теперь стоял в стороне, пытаясь совладать с дрожью. Слово «полиция» он понял и, встретив устремленные на него взгляды, молча кивнул.

— Он нам угрожал, — сказал Саша. — Вон ружье. Оно заряжено, и на нем отпечатки пальцев.

Ваня выпрямился, шагнул к ружью и взял его в руки.

— Его нельзя зарядить. Оно бутафорское. То самое, которое у нас было на репетициях. Он все наврал.

Саша уставился на телефон. Ему хотелось кричать и ругаться от обиды и отчаяния, и пришлось несколько раз ударить кулаком по стене, чтобы не взорваться воплем. Великаша надул их. Но зачем? В этом должен быть смысл. Если бы он просто хотел покончить с собой, зачем ему устраивать это представление? Если он хотел увлечь за собой в бездну Алекса, он мог сделать это еще в Лондоне, просто подвернувшись ему под руку. Нет, Великаше нужны были они. И даже не так. Ему нужен был Сёма.

Саша снова подошел к ним и опустился на колени рядом.

— Сёма, послушай. А ты можешь его исцелить? Ну, как раньше делал.

— Ничего не могу, — Сёма пошевелил пальцами, и вдруг с неожиданной легкостью высвободил их из клешни Великаши. — Даже не знаю, как это делается.

— Попробуй. Ну пожалуйста, попробуй! Он был уверен, что ты можешь, иначе бы не стал… Давай!

И Сёма запел — суховато и неуверенно, словно впервые в жизни.

Fliegt der Schnee mir ins Gesicht,
Schüttl' ich ihn herunter.
Wenn mein Herz im Busen spricht,
Sing' ich hell und munter.[5]

Это было дико, нелепо, невозможно — напевать бодрую песенку над агонизирующим телом, которое еще корчилось у них в руках и вздрагивало, и хрип надрывал душу и заглушал негромкий Сёмин голос. Но мелодия, пробившись на свет, зазвучала сама собой, помимо голоса, и ожили, проснулись, заколебались невидимые струны, радуясь неведомо чему.

Lustig in die Welt hinein
Gegen Wind und Wetter…[6]

Саша и сам был одной из этих струн, и он влился в звучание музыки. Он зажмурился. Только не смотреть вниз, не смотреть туда, где смерть и боль, потому что если музыка не властна больше ни над чем, то это действительно конец и ничего никогда уже не исправить… Но она была уверенной, она лилась, как всегда, ничего не страшась, все увлекая за собой.