Лишний человек - страница 9

— Да? — удивился Саша. — А мне казалось, ты с таким азартом каждый раз во все это включаешься…

— Теперь уж все равно. Никаким азартом ничего не поправить.

— А ты расскажи, в чем дело. Ты ведь знаешь, да? Кому и знать, как не тебе.

— Это трудно объяснить.

— Сёма тоже так все время говорил. Я теперь понимаю, что мало его расспрашивал… Хотя, если подумать, я спрашивал все время, прямо совсем его задергал. И все равно этого мало.

— И он отвечал?

— Отвечал. И видно было, что он старается объяснять понятно. И пока он говорил, даже казалось, что я все понимаю… А потом, после разговора, вернуть это понимание я уже не мог.

— А теперь ты думаешь, что я смогу и вообще захочу тебе что-то объяснить так, чтобы ты понял?

— У меня нет выбора. Да и у тебя тоже. Иначе ты бы не сидел тут со мной уже столько времени, а заехал бы мне кулаком в ухо и ушел.

— Возможно, я так и сделаю в конце концов.

— Хорошо. Но сначала расскажи.

— А нечего рассказывать. Ты думаешь, я тебе сейчас открою какой-то секрет? Так вот: нету никакого секрета. Знаешь такую песенку? Секрет? Какой еще секрет? Секрета никакого нет! Просто все кончилось. Точнее, еще не кончилось, но близится к своему концу. Вы думали, всему конец — это непременно апокалипсис, ядерный взрыв, предсмертная судорога? Я тоже так думал. Я стремился к этому, я тысячи раз разыгрывал этот сценарий, пусть в игрушечном масштабе. Но я не всеведущ, я лишь часть вселенной, как и тот, кого вы знаете под именем Сёмы. Я принадлежу этому миру, а не управляю им… хотя слишком часто об этом забывал. И за это поплатился.

— Ага. Значит, конец света. А почему именно сейчас?

— Нипочему. Просто у всего есть конец.

— Даже у вечности?

— Выходит, даже у нее. Мир износился, истончился, и механизмы его начинают отказывать один за другим. И в первую очередь перестало работать… то, что вы называете волшебством или магией. Ну или как вы там это называете, я не знаю.

— Примерно так и называем. Значит, волшебство покидает этот мир. Понятно. А что остается?

— То, что помельче и попроще. Оно протянет дольше. Можешь не беспокоиться о своей обычной жизни, ты проживешь ее до конца. Ну, правда, она не будет прежней. Вы это почувствуете острее, чем остальные. Но большинство людей вообще ничего не заметит, разве что очень смутно. Смысл их существования — просто существовать, а хотя бы и по инерции. Только тот, кто обладал многим, поймет, что он утратил. Лучше всех это понимаю я.

— То есть ты теперь стал обычным человеком? И Сёма тоже?

— Скорее всего. Мы сами отчасти виноваты. И он, и я зачем-то ввязались в эту глупую игру на вашем уровне. И теперь выброшены в ваш мир и не сможем отсюда выбраться. Впрочем, и это закономерно, и это мы заслужили… Раньше было не так, раньше наше противостояние имело совсем другой масштаб и другие формы. Но и мы, видать, незаметно для себя поизмельчали, опустились до вас — и превратились в то, чем играли. Два шахматиста увлеклись партией и вдруг сами оказались пешками. В буквальном смысле пешками — маленькими деревянными болванчиками, немыми и бессмысленными, и ни к чему не пригодными.

— А как же музыка? Ну, гармония или как еще… Пусть Сёмы нет, но ведь она никуда не делась.

— И тут ошибаешься. Музыки больше нет. Ее перестали писать. Ее заменили математикой, унылым искусственным подобием… либо дешевым мусором, но ты ведь не называешь его музыкой? Все мелодии уже давно написаны. Вы еще можете повторять прежние мотивы, но создать новые уже не способны. Все, что вам остается, — механически усложнять уже существующее, до тех пор, пока в этом безумии не останется ничего похожего на музыку. Ты разве сам не задумывался об этом?

— Не знаю… Возможно. Ладно, значит, вы оба с Сёмой утратили свое могущество и стали обычными людьми. Ты более-менее устроился, а Сёма… с ним что-то случилось. Он попал в беду.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что он исчез. Не выходит на связь. Пусть волшебство больше не работает, но телефоны-то пока в порядке. Значит, что-то произошло.

Саша сделал паузу, но Великаша, похоже, не собирался прерывать его вопросительное молчание. Из окна тянуло сыростью, воздух словно сгустился и помутнел. Надо зажечь свет, но для этого придется пошевелиться, стряхнуть оцепенение. Это просто иллюзия, одернул себя Саша, не поддавайся, он бессилен, и эта тяжесть на душе, которая увеличивается с каждой минутой, никак с ним не связана. Саша протянул руку к выключателю, и над столом приглушенно загорелся светильник.