Листопад в декабре - страница 11
Неделю Варвары не было в парке — прихворнула. Ефим удивленно заметил, что все похаживает вокруг скамейки, на которой они ели картошку. Покачал головой, усмехнулся. А когда появилась Варвара, снял с ее черных волос зеленого червяка — опустился на паутинке с дерева — и сказал:
— Долгонько не видно было, а мы уж тут соскучились.
Ефиму кажется, что Варвара ходит и двигается красиво. Он чувствует себя рядом с ней корявым, как сухое дерево, неуклюжим и стыдится самого себя. Он старается двигаться «аккуратнее, вежливее», как определяет сам.
Насвистывая, Ефим идет по парку, и впервые деревья нравятся ему. Он удивленно рассматривает их, нюхает. И чувствует Ефим, что любит парк и эти ночи, и, наверное, они лучшие в его жизни. Уже не хочется кричать на парочки, неприятно, что Варвара слышала его ругань. «Лаялся, как пес, — думает он смущенно, — а чего, спрашивается? Темнота!»
В июле трава в парке вымахала по пояс. Сторожа Ефима вызвал директор парка и садоводства Косячков.
— Товарищ Вакутин, я прошу вас — займитесь травой. Скосите, — произносит он слабым и тихим голосом, сидя за столом. Он как-то бережно и ласково смотрит на Ефима светлыми глазами, которые привыкли всю жизнь смотреть на цветы. — А то, сами знаете, перестоит, засохнет, весь парк испортит да еще вдобавок нашего Пегашку оставим без сена.
Косячков удивительно тихий и скромный. Он не умеет приказывать, он всегда просит, боясь обидеть человека.
— Только, знаете, я прошу вас… Как бы это сказать… в порядке общественной нагрузки, что ли… Нет у меня денег на оплату косаря, не предусмотрено по смете…
Ефим мнет в руках кепку, смотрит в окно на луг, на кучу граблей, на поле алых роз и решительно говорит:
— Возни много. Платите — скошу, а так — расчету нет.
— Видите ли, дорогой, у нас всегда это делают сторожа.
— Я косарем не нанимался.
Косячкову почему-то становится стыдно за Ефима.
— Ну, что же… ладно… жаль, — смущенно говорит он, сдвигая тонкие брови.
Ефим уходит. В соседней комнате сидит Варвара. Она укоризненно качает головой.
— И как вы могли такому человеку отказать? Неужели какие-то полсотни дороже нашего парка? — удивляется она.
Ефиму делается неудобно и досадно на себя.
— Да ведь, знаете, наш брат прежде ляпнет… скажет, а потом подумает, — тихо говорит он.
…Хорошо, привольно махать косой на полянках, забросанных цветами и залитых солнцем. В траве хоронилось много маленьких серых зайчат. Они попадали под косу, гибли, и, как Ефим ни оберегался, к вечеру их набиралась целая кучка.
Ефим сушил траву, сгребал, сметывал в стожки. Пахло молодым сенцом, а с гор наносило запах снега…
Однажды Ефим пришел на дежурство в новом пиджаке, выбритый.
В парке пусто — близится гроза. Над горами поблескивают молнии. Становится душно. К луне подползают пухлые тучи. Листва висит не шевелясь. Сладко и приторно пахнет цветами, они заполонили весь парк. Он в темноте представляется глухими дебрями. Сочные листья, как мокрые, мерцают лунными пятнами. Трава глянцевито светится.
Ефим подтягивает голенища сапог и решительно направляется в угол парка, где сторожит Варвара.
Посередине гладко обритой полянки — стожок, рядом — темная, раскидистая ель, а под ней — Варвара.
Движения Ефима становятся нерешительными. Ему кажется: нельзя говорить о том, что переполняет душу. И нельзя прикасаться к Варваре, иначе испортишь то, что еще никогда не испытывал.
Ефим идет медленно, не сводя глаз с Варвары, идет словно по трясине, и ноги осторожно нащупывают кочки, чтобы не оступиться.
Еще не скошенная трава — по пояс. Она сухо звенит. Семена засохли, цепляются за брюки колючками, колосками, усиками. Ноги задевают стебли, и цветы осыпаются, пачкают желтой пыльцой, тоненько гремят горошками семян в маленьких коробочках.
Ефим несмело выбирается на обритую полянку. Варвара замерла, облитая луной: она не то спит с открытыми глазами, не то что-то напряженно слушает. Потом Ефиму чудится, что она плачет, — глаза сверкают, как в слезах. Затем он видит: она ласково улыбается.
— Уж больно на земле-то хорошо, — говорит она почти шепотом, — и помирать не хочется…