Литературная Газета, 6628 (№ 03-04/2018) - страница 36
– Если сравнивать вашу живопись с кем-то ещё, то, во-первых, это, наверное, Врубель, но и Пикассо и, может быть, древнерусская живопись.
– Это определяющее.
– Да, когда смотришь на одежды героев ваших полотен, видишь…
– … складки.
– Как будто ризы на иконах, вспоминаешь рублёвскую троицу. Но как это всё в вас совмещается: Пикассо, Врубель и Рублёв?
– Естественно, художник что-то наследует, не в чистом же пространстве мы появились, однако смею надеяться, что я всё переосмыслил – от самого себя никуда не денешься. Экспрессия восприятия, с одной стороны, определяется владением профессией – учебный процесс позарез необходим художнику, а сейчас это подвергается сомнению, почему-то стали считать, что, когда дело касается изобразительного искусства, главное – выдвинуть идею, сформулировать её и в одной из медийных технологий осуществить. Но художник должен владеть ремеслом, когда ты ощущаешь, что материал подвластен, что ты осведомлён во всех технологиях, выстраиваешь пространство, можешь осуществить какие-то колористические гармонии, то ты начинаешь погружаться в этот мир, который откликается на тебя, не только ты на него, но и он на тебя, и начинается процесс образного выстраивания картин. В этом процессе отметается всё (все влияния, предпочтения), сам холст диктует тебе. Художник – это всегда какой-то жест, который иногда бесконтролен и не подчиняется тебе самому. То есть ты во власти некоего действа, совместно со всем, что тебя окружает. Ты не то что медиум какой-то, но ты во власти чего-то большего, чем ты…
– Что-то происходит помимо воли художника. Как у Пушкина в письме Вяземскому: «Вообрази, какую штуку выкинула со мной Татьяна: замуж вышла».
– Так же один цвет вдруг начинает пробиваться и доминировать в холсте в ущерб или в контраст другим. Иногда начинаешь писать одну работу, а получается другая.
– Вы с юности связаны с литературой, дружили с участниками поэтической группы СМОГ…
– Это слишком сильно сказано, я просто дружил с Леонидом Губановым, он жил у меня в общежитии несколько месяцев. С ним был восторженно-мучительный контакт. В его присутствии неудобно было демонстрировать, что я тоже что-то пишу.
– Стихи?
– Да. Общежитие Строгановки было причалом для всех поэтических групп, которые тогда существовали. Я, ещё находясь в Горьком, слышал о Губанове, помнил его знаменитое, опубликованное в «Юности» стихотворение.
Холст 37 на 37.
Такого же размера рамка.
Мы умираем не от рака
И не от старости совсем…
А поступив в Строгановку, я попал в этот водоворот. Лёня приходил со своими друзьями Володей Алейниковым и Юрой Кублановским…
– Они были настроены оппозиционно?
– В общем, да, но тут больше было юношеской фронды. Кто Губанова слушал, замечал, что он себе не принадлежал, иногда его куда-то несло со страшной силой. Уникальный, с гениальными проблесками человек. Очень жаль, что он так рано ушёл.
Портрет Насти
Поэзия живописи
– Как вы уберегли себя в этой богемной среде?
– В живописи очень много ремесла, а оно дисциплинирует. И охранительные старообрядческие корни сыграли свою роль. Ни пить, ни курить! С детства помню лубочные картинки, где сатана изрыгает всю дымную гадость – организм мой этого всего не приемлет.
– Тем более удивительно ваше увлечение футуристами, Гончаровой и Ларионовым, сочетание авангарда с, так сказать, старообрядческими ризами.
– Кстати, ведь всю авангардную живопись собрали старообрядцы-коллекционеры. Щукин, Морозов покупали картины самых крайних течений, Пикассо, Матисса.
– Как это объяснить?
– В петровские времена, когда Европа очень стала на нас влиять – мы не только окно прорубили, но и вообще снесли почти все заградительные устройства – натурность, предметность; светскость стали доминировать в искусстве, возникла портретная живопись. Ещё раньше иконы стали обрастать телесностью. Телесность, как таковая, чужеродна русскому сознанию. Живопись как самостоятельная сфера отсутствовала, существовало только сакральное, религиозное искусство, но секуляризация его далеко не всеми была хорошо воспринята, протест был очень сильный, особенно в иконописи это ощущалось, чуть ли не до смертоубийства дело доходило, реакция протопопа Аввакума была, в том числе, и на это.