Литературная Газета, 6628 (№ 03-04/2018) - страница 37
Только старообрядцы сохраняли и, несмотря на чудовищные испытания, пронесли традиции ХII–ХVI веков до ХХ века, и в его начале Щукин, Морозов и другие старообрядцы почувствовали, что на Западе натурализм, как таковой, начинает исчезать, они, как никто, поняли, что это если не победа над натурализмом, то попытка избавиться от доминирования натуральности в искусстве.
Щукин (я читал его письма) сомневался: «На кой я купил эти «Танцы» Матисса, но потом постепенно стал постигать самодостаточность цвета независимо от сюжета… У нас доминируют традиции передвижничества, в советское время это – топовая точка в развитии искусства. А сейчас всё сместилось в сторону духовного искусства, так как наши корни лежат вне Бидермейера, который к нам проник от немцев, вне реализма французов и итальянцев.
– Вы против реализма?!
– Нет, для меня Рембрандт, Курбе – абсолютные авторитеты, но они внутри этой натуральности искали то, что её превышает. Когда на Рембрандта смотришь, происходит дематериализация на уровне образа, одухотворение, возникает какая-то другая волшебная среда.
– Боюсь спросить, тогда, может быть, какой-то глубокий смысл заложен в «Чёрном квадрате»?
– Эта тема настолько уже измочалена...
– Понятно, что это был жест художника, манифест, возвещающий конец определённого этапа развития искусства. То есть это факт не живописи, а публицистики. Но есть люди, которые возле него могут часами стоять и говорить, что это великая живопись.
– Нет, конечно, это концепт, её как живопись невозможно воспринимать.
– А покупать за миллионы?
– Ну, сейчас на «Кристи» и «Сотбисе» и за бóльшие суммы покупают. Вспомним Хёрста с его акулой в формалине. Существует договоренность дилеров и галеристов. Это в очень большей степени коммерция. Нашей художественной среды это пока мало касается.
– Как отличить настоящую живопись от профанации?
– Нужно погружаться в ту сферу, которая тебя влечёт. Ощущение гармонии дано всем людям, уже это начало постижения настоящего искусства. Появляется согласие с теми формами, цветовыми потоками, которые завораживают тебя в холсте, независимо от того, предметное это или беспредметное искусство. Похожести «как в жизни» недостаточно для того, чтобы квалифицировать произведение как настоящее. Есть волшебное свойство настоящей живописи – преображать даже самое натуральное, что изображается. Тут много того, что надо не только чувствовать, но и знать. Ходить в музеи, на выставки, читать, слушать умных людей, сравнивать и пытаться осмыслить то, что непонятно.
Тот же Малевич, сколько о нём написано! «Чёрный квадрат» на самом деле логический вывод из всего предыдущего. Художник сделал этот жест для себя, но отнюдь не для всего искусства, которое возникло после него. Его архитектоны нашли применение, его идеи используются по всему миру в архитектуре, но живопись от этого не исчезла. Говорили же, что в литературе форма романа себя исчерпала.
– Однако появляются акционисты, которые даже рисовать не умеют, но их называют художниками, вот Павленский тоже делает жесты…
– Это спекуляция, политизация, попытка привлечь к себе внимание. В Париже его за одну только попытку посадили, это у нас тут такая «свобода творчества», что подобное допускается и в какой-то мере даже поощряется.
Целительная устойчивость
– Какие писатели вам близки?
– С юности я был совершенно потрясён Андреем Платоновым. Удивительно, у него всё вроде физиологично и одновременно всё на атомы разлагается. Очень люблю Хлебникова, как поэта и мыслителя, отдельные его фразы просто путеводитель по жизни. Сейчас, например, читаю только Лескова. В сотый раз – «Левша»; вроде знаешь почти наизусть, но каждый раз поражаешься – настолько всё актуально. Есть там какая-то целительная устойчивость. Канон. У Лескова потрясающе сказано: «Художник может быть свободен только в рамках канона». И я с годами пришёл к тому же. Такой экспрессии, как в росписях ХV–ХVI веков, как в Спасе-на-Нередице, церкви на Волотовом поле, ни у какого немецкого экспрессиониста ХХ века нет. И все теперешние сладенькие росписи, хотя вроде по канону, но совершенно мёртвые. Во фресках Феофана Грека или названных храмов столько жизни, там такая ярость, ослепляющая, возвышающая энергия... С одной стороны, жёсткий канон, с другой – внутри этого канона человек абсолютно свободен и становится больше себя самого. Та внешняя структура, которая веками существует в иконописи, тебя освобождает от сомнений и смуты – следуй этому канону и будешь свободен.