Лия - страница 24
Однако самолюбия, которое не позволило отыскать Лию, хватило только на три дня, да и те показались мне дольше трех лет. На четвертый день я сдался. После работы, с замирающим сердцем, я поднялся в шляпную секцию универмага. Лия заметила меня издалека, покраснела и радостно улыбнулась. Стремясь выглядеть безразличным, я подошел к ней и поздоровался.
— Пусть сердце твое будет добрым, как и твой взгляд, — ответила она мне.
— А какой это у меня взгляд?
— Твои глаза светятся радостью.
Я смутился и сказал:
— Подожду тебя на улице.
Я повернулся, но не успел сделать и двух шагов, как Лия настигла меня и схватила за руку.
— Кристиан, подожди минутку. Я достала тебе шляпу.
— Я их терпеть не могу. Это — для деда.
— Теперь тебе уже не надо?
— Почему же? Принеси.
Через мгновение Лия появилась вновь с соломенной шляпой, которую я равнодушно повертел в руках и направился в кассу выбивать чек. Она, однако, остановила меня. Очаровательно улыбаясь, Лия надела мне шляпу на голову, и, убедившись, что она оказалась мне впору, спросила:
— Думаю, ты не головастее своего деда?
— Это уж точно.
— Тогда можешь платить. Потом отнеси шляпу в гостиницу, а я тем временем освобожусь. Понял?
— Понял, похяна, — весело ответил я, и сам удивился, как легко удалось избавиться от смущения, которое раньше сковывало меня. Я выбил чек в кассе, Лия подмигнула мне, и я, сияя от радости, быстро сбежал по лестнице.
По дороге я рассмотрел шляпу. Она была из желтой соломки, с широкими полями, ярко-красной лентой и зелеными узкими полосками. Я быстро вернулся, но мне пришлось порядком прождать, пока Лия неожиданно не появилась передо мной — стройная, в легком платье. Волосы ее были собраны в узел на затылке, а лоб украшал тонкий позолоченный обруч.
Я замер в восхищении. Лия кокетливо улыбнулась, и мы пошли по улице. Я шепнул ей на ухо:
— Лия, ты сегодня очаровательна.
— Отложим комплименты на другой раз. Я хочу знать, почему до сих пор ты не появлялся. Боялся?
— Чего… э-э-э… нет, я… э-э-э…
— Завтра снова придешь? — прервала она мой лепет, окунув меня в смоль своих глаз.
— Да-да, и завтра, и послезавтра, — горячо проговорил я. Мне вдруг захотелось сказать, как много она для меня значит, как я скучал все эти три дня, но внезапно я заметил, что тень легла на ее лицо, а глаза утратили свой обычный блеск. Лия смотрела на меня с сожалением, почти с состраданием, и я понял, что ничего на свете не может быть хуже этого взгляда.
— Лия, я тебя чем-то обидел?
— …
— Тогда?
— Ничего, не обращай внимания.
— Не верю. У тебя все-таки что-то есть на душе.
— Есть.
— Что именно?
— Проклятие.
— Какое проклятие? — удивился я.
Она вздохнула:
— Мама сказала мне, что наш род проклят. Поэтому мои сестры не нашли счастья в жизни. Не найду и я. Я это чувствую.
— Все это сказки, Лия. Ты в них веришь?
— Было бы лучше, если бы ты меня забыл. Ты должен бежать от меня. Потому что все, кто считает это сказками, обречены на страдание.
— Мне кажется, все это плод твоей фантазии.
— То есть как? — возмутилась Лия. Щеки ее запылали.
— Недалек тот момент, когда я, будем говорить начистоту, попрошу твоей руки, и тогда ты поймешь…
— Ого, ты слишком далеко зашел, Кристиан. Я не ожидала, — с удивлением сказала она, и, смутившись, опустила глаза.
Однако она быстро пришла в себя и, пряча взгляд, проговорила:
— Послушай, что я тебе расскажу. И тогда ты увидишь, что иногда приходится верить и в сказки. Сестра моя Олимпия училась в культпросветучилище в Одессе. Ей предвещали большой успех, потому что она отлично поет и танцует. Известные артисты приглашали ее на эстраду, ей предложили выступать в Одессе, лишь бы она согласилась работать в их ансамбле, но она не захотела. Олимпия вернулась в село вместе с лучшим музыкантом, который ради нее оставил все — и Одессу, и коллектив, в котором выступал. Они поженились, и он стал работать руководителем клуба, а Олимпия — библиотекаршей. Почти год они прожили в мире и согласии. Но однажды вечером он не вернулся домой. Олимпия прождала его всю ночь. Утром она отправилась в клуб, но дверь оказалась запертой. Только к обеду удалось открыть. Ее мужа нашли уже холодным, с веревкой на шее. Говорят, это случилось из-за Олимпии…